Перекусив запасами с камбуза, я хмыкнул, вспоминая устроенную нам Яриком трапезу… неужели это было почти месяц назад? Немного отдохнув и побродив по дирижаблю, я, наконец, решил заняться самой сложной частью сегодняшней затеи, детальным обследованием "Мурены".

Сделав ещё один круг по помещениям дирижабля, я распахнул все внутренние люки и двери, включая шлюзы ведущие в трюм и купол, и, убедившись, что в "Мурене" остались задраены лишь внешние двери и люки, потопал в свою каюту.

Устроившись на довольно просторной "капитанской" койке, я прикрыл глаза и Ветром скользнул прочь из каюты. Наверное со стороны свистящие в щелях и меж переборками, гудящие в вентиляции и завывающих в трубопроводах потоки ветра, казались чем-то жутким, но мне было не до того. Я старательно искал в "Мурене" то, чего в ней быть не должно. Не предусмотрено конструкцией. Благо, устройство дирижабля я знаю лучше кого бы то ни было.

Не скажу, что я ничего не отыскал, но к моему удивлению, находок было гораздо меньше, чем я рассчитывал. И среди них, кстати, ни одной "летальной". Может быть, дядька Мирон прав и Несдинич не такая уж сволочь? Хм… даже с сарказмом, эта фраза звучит жутко наивно. Особенно, учитывая ту беседу в госпитале… Арргх!

Я думал, с окончанием аврала отдохну, но куда там. Из-за подготовки моего "проекта спасения", пришлось затягивать приведение дел в порядок, да ещё и так, чтобы не возбуждать подозрений у окружающих. Хорошо ещё, что вопрос подбора железа взяли на себя Осинины. Правда, о целях для которых мне понадобилась их помощь, девушки ни сном ни духом. Хватит, я и так уже слишком много и слишком многим наговорил. Как вспомню, так хочется башку свою тупую о стену расколотить.

Кстати, Ирина со Светланой не особо и интересовались, зачем мне понадобился выпрошенный у них хлам, удовлетворившись объяснением, что я планирую сделать из него мишень для "Мурены". Зато, как мне пришлось крутиться, выясняя вопросы прошлого у соклубников, стараясь делать это так, чтобы не вызвать ненужных подозрений… И сколько всего интересного вылезло, в результате этих расспросов, бр-р. Впрочем, нашлись у меня дела и почище, чем перетряхивание чужого старого и грязного белья. А именно, тайный сбор денег на проект, вот это было действительно трудно. Нет, я вывернулся, конечно, хотя пришлось изрядно покорпеть над бухгалтерией мастерской. Вот, когда я поблагодарил многие часы проведённые за конторкой в лавке некоего Края Бронова. Результатом сбора стало увеличение личного капитала до трёх тысяч гривен наличными, и появление в моем распоряжении небольшого бархатного мешочка с мелкими прозрачными камешками, мелкими, но "чистой воды". Правда, при этом мой счёт в Первом Новгородском похудел до каких-то несчастных двадцати шести гривен, а снятые с него деньги, частью ушли взносом на счёт мастерской, для покрытия изъятых с него сумм, а частью ухнули на тот же проект. Собственно, покоящиеся во внутреннем кармане пиджака камни, ожидала та же участь. Но не сейчас. Позже.

Я мысленно отвесил поклон опекуну за то, что тот, придя в сознание, не додумался отобрать у меня свою печать. Впрочем, в этом случае, я бы не только не смог проводить операции по своему счёту в банке, но и заниматься делами мастерской. Те же контракты, подписанные с новыми поставщиками, без печати Завидича стали бы просто филькиной грамотой.

Ну а итог моей подготовки был вполне ожидаем. Судя по всему, контр-адмиралу надоело питаться одними "завтраками", и в одно удивительно тёплое для конца сентября воскресенье в имение Гюрятиничей прикатил мобиль с уже знакомым мне наглым инженер-лейтенантом. Правда, в этот раз, сей представитель седьмого департамента был куда как вежлив. Уж не знаю, повлияло ли на него внушение начальства или сыграл роль тот факт, что заявился он не абы куда, а в поместье старого и до сих пор не растерявшего могущества рода. Как бы то ни было, надолго этот визит не затянулся. Лейтенант, чуть ли не с порога объявил, что является лишь курьером и, передав три письма, два из которых были адресованы мне и Хельге, слинял. Письмо адресованное хозяину дома, Марк тут же унёс в кабинет старшего Гюрятинича, ну а мы не стали терять время и сразу вскрыли "свои" конверты. Абсолютно идентичные, словно под копирку написанные сухие послания и два персональных билета на бот, с недельной открытой датой…

Я покрутил в руках письмо с билетом и, пожав плечами, бросил их в корзину для бумаг.

— Кирилл? — Хельга перевела непонимающий взгляд с меня на корзину и обратно.

— Зачем нужен пакетбот, если есть собственный дирижабль? — объяснил я. Дочка Завидича еле заметно улыбнулась… и второй конверт вместе со всем содержимым отправился в корзину.

— Когда отправляемся? — проводив взглядом своё письмо, спросила Хельга.

— Ну, нам же дали неделю? Вот в следующее воскресенье и полетим, — ответил я. — Пусть твой отец ещё немного отдохнёт. Здоровее будет, да и нам меньше беспокойства.

— Это точно, — согласилась моя собеседница. — С каждым днём удерживать его подальше от мастерской становится всё сложнее.

Мы переглянулись и одновременно вздохнули. Вопреки ожиданиям врачей, состояние Завидича позволило перевести его на домашнее лечение ещё в конце августа. Но гостевать у Гюрятиничей, опекун наотрез отказался, невместно дескать. Нашёл время вспоминать о родовой гордости. Но нет, упёрся рогом и нам пришлось снимать для него номер в одном из новгородских отелей. Точнее, поначалу мы думали, что в номере будет жить только он. Но опекун быстро и доходчиво объяснил, насколько мы ошибаемся, так что в отель мы переехали всей компанией. А визиты Хельги к своему жениху тут же были непонятно с чего ограничены.

Точнее, отныне в имение Гюрятиничей или в гости к капитану "Феникса", Хельга могла отправиться лишь с сопровождением. И тут выбор был невелик. Либо тётушка Елена, которая как-то незаметно переехала в наши апартаменты в отеле, либо я. Учитывая мою занятость и нежелание пассии опекуна покидать больного, частота встреч Хельги с Владимиром значительно сократилась, а агрессивность дочери Завидича, как следствие, весьма повысилась. Впрочем, опекун от неё не отставал. Мужику явно надоело валяться без дела в постели, и раздражение больного теперь могла унять, разве что, тётушка Елена… отчего-то грустная и молчаливая в последнее время. Я же старался и вовсе пореже попадаться на глаза, что Хельге, что опекуну, и пропадал в мастерской, на "Мурене", у Осининых или Алёны. Что угодно, лишь бы не оставаться меж двух огней в этом чёртовом отеле. Полегче стало только когда опекун освоился с тростью и стал покидать номер на своих "троих". Собственно, именно в один из таких визитов в имение Гюрятиничей, куда я, по установленному Завидичем порядку, сопровождал Хельгу, нам и доставили письма Несдинича. Ну да, куда ж мы без присмотра… Тьфу!

Новость о скором отъезде заставила меня форсировать приготовления. Так что, следующие три дня я проводил на поле за городом, куда добирался, старательно отсекая любых наблюдателей. Здесь готовился мой макет. Сколько исписанной рунами фанеры ушло на приведение его в божеский вид, это что-то. Но самое противное было в том, что работу над этой "игрушкой" я не мог доверить никому. Вообще! Пришлось самому обшивать поверхности тканью и обработанной фанерой. Та ещё работёнка. Хорошо, что к моменту получения приказа, а ничем иным письма Несдинича я считать не могу, большая часть работ с макетом была уже завершена. Как чуял, что скоро у контр-адмирала кончится терпение и он вновь законопатит нас в Китеж.