– Ну, двадцать тысяч точно, по десять каждому: мне и Сяо Цзиню. Иначе Сяо Цзинь выставит меня крайним и посчитает за полного идиота.

Сделанная на вывеске гравировка, пускай и не была идеальной, однако и надпись, и орнамент выглядели более или менее сносно; отделка под старину, если не придираться также особых подозрений не вызывала. Тем не менее Минляна такой расклад не устраивал.

– Вы же хотели меня одурачить, скажите спасибо, что не обратился в полицию, а у вас еще хватает наглости клянчить деньги.

Минлян указал на чайничек с чаем и добавил:

– Выпейте чаю, а потом забирайте эту штуковину и уходите подобру-поздорову.

– Пятнадцать тысяч, – не отступался Сяо Цай.

Минлян, откинувшись на стуле, сделал вид, что не слышит.

– Десять.

Минлян не реагировал.

– Восемь.

Минлян не реагировал.

– Пять.

Минлян не реагировал.

– Три.

Тут Минлян встрепенулся и сказал:

– По рукам.

– Дядюшка, да это же настоящий грабеж, трех тысяч не хватит даже на то, чтобы покрыть расходы на работу и дорогу.

Спохватившись, он тяжко вздохнул:

– Но раз уж товар доставлен, так и быть, три тысячи по-всякому лучше, чем ничего.

Минлян приложил свой телефон к экранчику телефона Сяо Цая и тут же перевел ему по Вичату три тысячи юаней. Сяо Цай сунул телефон в карман и, бормоча что-то под нос, удалился.

А Минлян пошел в ювелирную мастерскую чтобы вернуть микродрель.

– Что там у тебя стряслось? – спросил его Лао Цзинь.

Минлян пересказал ему всю историю с вывеской и под конец добавил:

– Эта доска пусть и подделка, но гравировка на ней вполне сносная, единственное, что меня беспокоит это древесина, из которой она сделана.

– Неси ее сюда, я взгляну, – предложил Лао Цзинь, – Открою тебе правду: до того, как стать ювелиром, я несколько лет обучался столярному делу у Второго дядюшки, какой из меня вышел столяр – разговор отдельный, но в древесине я более или менее смыслю.

Тогда Минлян сходил за доской и принес ее Лао Цзиню. Лао Цзинь постучал по ней пальцем, осмотрел со всех сторон, потом приблизился к свежему отверстию в уголке доски. Наконец, он вынес вердикт:

– Уж не знаю откуда им достался этот кусок дерева, но текстура у него очень даже ничего; вообще-то, финик не такой твердый, но конкретно этот материал по своему качеству даже напоминает сандал; этим аферистам, можно сказать, очень повезло, если они купили финик похожий на сандал.

Сделав паузу, он добавил:

– На вид этому дереву лет триста-пятьсот. Но это не то дерево, что росло во дворе у твоей бабушки, поэтому будь оно даже лучше по качеству, цена ему – ноль.

– Пусть это и подделка, но как ни крути, она зачем-то пришла в мой дом, прямо как тот пес, Сунь Эрхо. Считай, что это судьба, – отозвался Минлян.

– Это точно, – кивнул Лао Цзинь.

Ближе к пяти вечера в ресторан стал возвращаться персонал ресторана. Минлян попросил обтереть новую доску и повесить ее на самом видном месте. Вечером завсегдатаи ресторана, увидав новую вывеску, тут же стали интересоваться, что означает сделанная на ней надпись.

– Это заповедь нашего заведения, – объяснял Минлян.

– И как ее понимать?

– Готовим свиные лытки отменного вкуса: один день без наших лыток покажется вам целой вечностью.

Той же ночью Минлян увидел во сне дерево, из которого была сделана доска, оказалось, что это был тот самый двухсотлетний финик, что рос во дворе у бабушки; правда рос он теперь не у нее во дворе, а у яньцзиньской переправы; как и раньше, дерево покрывала густая листва, которая при малейшем дуновении ветра издавала приятный шелест. Под деревом, развлекая друг друга заливалками, сидела целая компания отдыхающих. Среди них были и бабушка, и дедушка, и гадатель Лао Дун, и герои бабушкиных заливалок – Хоречек с Упрямым быком, и даже бывший пес Минляна, Сунь Эрхо, а еще там была немолодая обезьянка, которую Минлян как-то раз встретил на переправе. Все эти люди и животные, о которых обычно вспоминал Минлян и которых он уже не мог повстречать в этой жизни, сейчас вдруг собрались все вместе. Слепой при жизни Лао Дун теперь оказался зрячим; пекинес, Сунь Эрхо, который всю жизнь провел в Сиане, сейчас пребывал в Яньцзине; немолодая обезьянка, на которой когда-то не было живого места, теперь выглядела абсолютно здоровой. И что интересно, заливалки о своих жизнях теперь рассказывали не люди, а Хоречек, Упрямый бык, Сунь Эрхо и обезьянка; один начинал, другой подхватывал, все вокруг то хохотали, то пускали слезу. Наблюдая такую картину, Минляну вдруг захотелось поиграть на флейте; он уже давно не брал в руки инструмент, а тут флейта сама оказалась в его руках; и тогда Минлян решил сыграть то, что подсказывало ему сердце; раньше он играл о том, как его мама парила в танце над рекой Янцзы, как неизвестно куда пропало росшее в бабушкином саду дерево, как он утратил кровную связь с Яньцзинем; ну а сейчас он решил сочинить мелодию под названием «Один день что три осени»; чем было навеяно его настроение? А навеяно оно было этим сном и заливалками, которые рассказывали хорек, бык, собака и обезьяна. Минлян уже было поднес флейту к губам, как вдруг услышал голос за спиной:

– Брось свою затею, это все иллюзия.

Минлян обернулся и увидел Хуа Эрнян, на ее локотке висела корзинка, полная красной, похожей на фонарики хурмы.

– Эрнян, как ты можешь так говорить, они же все настоящие – недовольно откликнулся Минлян.

– Дерево – фальшивка, дощечка с надписью «Один день что три осени» – тоже фальшивка, я уж не говорю о заливалках. Или ты хочешь, чтобы вся твоя мелодия тоже превратилась в фальшь?

– Эрнян, послушайте меня: пусть сон – это иллюзия и все, что в нем происходит это неправда, но, как говорится, минус на минус дает плюс: разве наши чувства во сне – это ложь? Зачастую во сне мы так горько плачем, что от слез намокает подушка, и что же, по-вашему, эти слезы – фальшивка? А смех во сне, он, по-вашему, тоже фальшивка? Иной раз и смех, и слезы во сне бывают правдивей, чем наяву.

Хуа Эрнян вдруг не нашлась с ответом, похоже, Минлян ее убедил; она изменилась в лице и сказала:

– Надеюсь, и ты прекрасно понимаешь, что я пришла сюда за хорошим настроением, а не затем, чтобы ты учил меня жизни.

Минлян понял, что малость перегнул палку, но продолжал в том же духе:

– Эрнян, то, что ты приходишь за хорошим настроением, это прекрасно, но в этот раз ты и правда пришла не по адресу.

– Снова будешь убеждать, что ты сианец?