рылы не цивилизованные? Так что эти бандиты и боевики у нас получат. И заодно спасем заложников, а правительство — в отставку. Ну, кого удастся. В смысле кто убежит, и мы их найдем и допросим, может, он боевик. Кстати, боевик и бандит — у них права разные?

А у нас другие права. Даже святая обязанность. Тщательно подготовиться — и спасти этих настырных заложников с парохода… Есть данные, что уже вышли в нужный квадрат наши малошумные подлодки… Цель направо — и перископ направо, цель налево — и лодка туда. И атомной торпедой пониже ватерлинии, ювелирно — чтоб не замочить заложников…

Кстати, заложники — это, в принципе, кто? Это кто не влияет. Это когда безвыходка. Когда ему говорят лежать и он лежит. Когда его спасают и он покорно ждет снаряда.

Великая страна заложников. Власть направо — и мы направо, власть налево — и мы туда. Все — в залоге.

Мой прогноз в борьбе с терроризмом: про заложников скоро пойдут анекдоты. Это обозначит, как говорят пошляки, что мы, смеясь, прощаемся с прошлым. То есть что уже совсем к нему привыкли.

А будущее… Вон оно — слышишь из роддома крики? Да нет, пока не Радуев — еще одна родила… Мальчик? Нет? Ну, все равно радость.

С новорожденным заложником вас, мамаша.

1996

Мартовская песня

Как март — так заводят они старую песню

— Ай ты, наша рыбка-зайка, ай ты, сладкая!.

С праздничком тебя, дорогая наша космонавтка! Расцветай нам на радость, золотая ты балеринка! Ну, как не купить тебе в этот день мимозу, сюська ты наша!

Как во имя твое не вынести мусор!

(Так они острили еще при царизме.)

Дай те, Боже, здоровья покрепче, валютки потверже и этого самого по охотке — причем именно по твоей! Ах, ты курочка!

Ах ты, мать твоих детей!

А ну, давай, Клавка, тащи еще пузырь! За тебя ж гуляем, зараза!

Сколько раз его просила — празднуй молча. И так тошнит.

Последняя надежда — на феминисток.

Эти из нас самые серьезные.

Который мужик с ней первым поздоровается — убьет. Поздоровается вторым — ранит.

Вовсе не поздоровается — засудит.

А теперь повылазили еще и мужики-феминисты. То ли потеряли ориентацию, то ли обнаружили совесть.

Их, просветленных, единицы.

День и ночь волнуются о нашем положении.

До того возмущаются нашим бесправием — аж смотреть боязно.

На днях один себя за грудки схватил.

— Почему, — кричит, — женщин мало среди начальства? А?! Я вас спрашиваю!

(А глаза честные-честные. Явно, депутат.

И такой просветленный. Явно, феминист.)

— А потому что их много среди чернорабочих! — сам себе ответил шепотом.

И в рыданиях забился.

А еще он дискутирует — не запретить ли аборты. Ну, бесчеловечно же, девушки!

Залетаешь из-за этого гада ты, а дискутирует он. Хорошо бы мнением его мамаши поинтересоваться.

Да ну их всех.

Есть же и хорошее на свете — вон, хоть колготки «Леванте».

Ну, действительно.

А то еще на лыжах всех обогнали. Тем более в Японии.

А самое-то главное… Ну как его… Да нет, не Киркоров… Погоди, вспомню..

А, ну вот! Теплеть же стало!

Солнце, девки!

Скоро эта дрянь кончится, слякоть эта.

А там… Возьмешь своего — ив Турцию.

Ну, хотя бы своего, черт с ним.

Нет, вертится Земля, конечно, мужиком.

Это он ручками-ножками сучит, крутится, суетится… Но держится Земля на бабе.

Как острит тот феминист — на женщине.

Подпевай же веселее, несчастный!

Подхватывай старую песню Марта:

— Спасай нас и впредь, о ласточка!

Храни тебя боги, о дивная!

1997

Играючи-играючи

Открыли, что Вселенная расширяется, и тут же — на банкет.

Чтоб скрыть главное: Вселенная расширяется, но мир сжимается.

Из глобуса вышел воздух. Шарик съежился и опал. Понятие «за горизонтом» стало означать «на том свете». На этом горизонт прекратился. Солнце больше не всходит и не заходит — просто челночит между твоей кухней и спальней соседки.

Космонавты возбуждены:

— «Земля», «Земля»! Земля-то уже совсем маленькая!

— Шутки на орбите! — орет Земля. — Сокол-два! У тебя сбор слюны по программе!

— Да не шутки, — бормочет «Сокол», — а маленькая… Вон Париж, а вон рядом Сызрань. Прямо сливаются. Париж даже побольше…

Верить не хотели. В Сызрани-то бывали, и от мысли, что Париж с ней может слиться… Но потом сами съездили во все места и поняли — «Сокол» прав. Мир сжимается. Сперва исчезли расстояния, теперь пропадают различия.

Нет больше смысла пересекать границу. Включил компьютер в Балашихе, вошел в Интернет, вышел в Уругвае — один к одному. Там грипп, и тут грипп. Там от тебя жена ушла, и тут — от тебя же… Местные языки и диалекты слиплись в один глобальный:

«Ю хэв мани, ай вонт ю».

Расизм теряет почву — и белые и черные одинаково отстираны отбеливателем «Эйс» в новой упаковке. Остались мелкие нестыковки по климату. Там уже сезон дождей — тут опять сезон грязи. Но уже и там и тут — панасоник, фанта и мулинекс — надо жить играючи…

…Он и так был на грани, но добила его эта овца. Они ее клонировали, несчастное животное. Ночью метался и орал — ему снился Арбат, забитый барана ми с одинаковыми пятнами на лбу..

Проснулся в поту. Накинул трусы и — на вокзал, на электричку… И напрямик — через леса, поля, болота, мимо геологов, егерей, браконьеров… Пограничная собака потеряла след. Подняли вертолеты. Чтоб не засекли, сломал рацию, выкинул компас, по звездам вышел точно к океану — не к тому, неважно! — переплыл, питаясь планктоном, и снова — по тундре, через ущелья, по кишащей автогонщиками пустыне… Вошел в саванну, вырвал из пасти льва попугая, научил кричать «Козлы!», выпустил. И — по хребту, по водопаду, в самые дикие, жуткие, где не ступала нога.

И там, в этих джунглях, нашел!

Они вышли из папоротников. С луками и копьями, не нюхавшие пороха и табака, все голые, хотя уже познавшие стыд — женщины прикрывали листьями уши.

Вот же оно, Господи, хотел он заплакать.

Спасибо, Господи, хотел он заплакать.

Нетронутое, первозданное, заплакал он.

Ты сохранил, Господи!..

И тут к нему вышел вождь с кольцом в носу и в знак дружбы вручил священную реликвию племени — прокладку «Олвэйз плюс».

Он забился, завыл, стал тыкать в себя отравленной стрелой, но вождь снял с кольца в носу мобильный, вызвал службу спасения 911. Те примчались, смазали йодом, дали снотворное и вернули в большой