Когда объявляют посадку, он думает, не взять ли ее на руки и отнести, сонную, на борт. Как ему хочется так поступить. Но вместо этого он целует ее, на мгновение перекрыв ее дыхание своим. Она просыпается с улыбкой на устах. В самолете он уступает ей место у окна, зная, как красивы эти острова с высоты.

Она не говорила Ионии, что уже была един раз в Индонезии, но тогда она прилетела ночью, и самолет садился в чернильную горячую тьму, да к тому же в самолете не было иллюминаторов. Прежде она не видела острова сверху, не знала, какая невозможно красивая береговая линия у этой земли. Самолет поднимается в шторм, в грозу, по крыльям стремительно стекают вниз потоки воды. Машину швыряет из стороны в сторону. Самолет падает в глубокую воздушную яму, и Иония перестает дышать. Моторы ревут и стонут, как раненые звери. Стюардесса садится в одно из кресел и пристегивается. Сегодня пассажиры будут умирать от жажды, глядя на ливень.

Когда капитан объявляет, что посадки в Джакарте не будет, так как река вышла из берегов, прорвала дамбу и затопила посадочную полосу, Кристиана не произносит ни слова. Вместо Джакарты самолет приземлится в Бали, а оттуда последует дальше. Кристиана стискивает зубы и ждет, когда закончится это путешествие. Она больше не смотрит на изломанную линию берега, на ее лице написано физическое страдание. Иония занимает ее место. Непосредственно перед аэропортом Бали — две линии волноломов, они так близко подходят к полосе, что практически делят аэропорт на два — правый и левый. Между ними полоса земли, которую огибают волны. Если повезет, можно увидеть серфингистов. Но сегодня слишком сильный дождь, и Иония отворачивается, когда они заходят на посадку. После приземления им объявляют, что до следующего утра не будет ни одного вылета.

— Немыслимо ночевать в Денпасаре, — беспечным тоном говорит Иония, держа Кристиану за руку.

Она улыбается его тону, тому усилию, какое он делает над собой.

— Все нормально, — говорит она и берет его под руку, — все равно мы ничего не можем сделать.

Таксист не верит, что они хотят ехать в Танах-Лот в такой дождь, не увидишь даже заката, почему бы не остановиться в милом отеле в Нуса-Дуа?

— Танах-Лот.

Водитель замолкает и не произносит ни слова всю поездку.

Кристиана ничего не говорит по поводу его решения и ни о чем не спрашивает. Она притихла на заднем сиденье, буря и дождь отняли у нее что-то невосполнимое. Они едут через Куту, Легиан и Семинияк. Цивилизация начинает сдавать свои позиции. За окном машины мелькают квадраты рисовых полей. Дорога становится все хуже и хуже. Но вот и поворот на Танах-Лот. Стоянка залита водой, и водитель останавливает машину посреди улицы. Они проходят сквозь двойной ряд ларьков и киосков: маски и резные украшения, ткань и одежда, еда и питье, флаконы с магическим песком и масса других предметов добывания денег. Люди попрятались от дождя по углам, пьют чай и судачат. Иония и Кристиана спускаются по лестничному пролету и останавливаются на его середине.

— Где? — спрашивает Кристиана. Она не видит ничего, кроме пены, темного неба и бушующей стихии.

Иония протягивает вперед руку Здесь всегда так. Танах-Лот показывается не сразу, он уклоняется, как невозможность, невидимая глазу.

Храм находится не более чем в двухстах ярдах от берега, построенный на крошечном атолле. Он покрывает весь островок, занимая каждый дюйм почвы, поднимаясь из океана к небу на высоту восьмидесяти футов. Нижний, третий изрезанный узором камень похож на вход в устрашающий лабиринт, тысячи разнообразных отверстий, площадок и поворотов из серого камня и вода, бурные завихрения которой буйствуют в этих фантастических полостях. Средний слой покрыт растительностью. Из углублений в камнях выступают листья, листья, похожие на облака, гроздьями свисающие в пространство и достающие своими концами до гребней накатывающихся волн. Над этим царством тропических листьев виден третий слой, проходящий вертикально вверх в центре строения, — это слои зонтичных спиралей, завитков, подпирающих соломенную крону, взметнувшуюся в тяжелое штормовое небо.

— Если не знаешь, что здесь что-то есть, — говорит Кристиана, — то трудно представить себе, что такое место может присниться во сне.

Они стоят на ветру под дождем, глядя на храм, бросающий вызов непогоде.

— Как ты думаешь, что будет с Койотом, с остальными?

— С остальными или с церковью?

— Церковь рассчитана на долгое выживание, люди не отвернутся от Бога из-за того, что его слуги — преступники.

— У Бога вообще большой опыт прощения преступников.

— Если Бог приготовил эту игру для Койота, то я последую за ним.

Иония в это время взирал на дождь, но от этих слов он резко поворачивается к Кристиане и сразу же понимает, какой важный смысл вкладывает она в эти слова. Это что-то новое, то, чего он раньше не замечал в ней.

— Думаю, что у них есть шанс, но не очень большой. Он не станет лгать ей — даже в этом.

— Но если они проиграют?

— Помни, что есть тысячи других способов проиграть.

— Но только один способ выиграть.

Отец Малахия Килли стоит на коленях в комнате без окон. На нем накидка францисканского ордена, в вытянутой левой руке — старая Библия. Книга толстая, в потертом кожаном переплете, ранний английский перевод, подаренный ему отцом много лет назад. Том раскрыт на обе стороны от левой руки, на которой покоится Писание, рука слегка дрожит под его тяжестью. Почти час он не движется. Мышцы онемели и утомились, и если боль станет слишком сильной, то он не сможет сделать то, что должен сделать.

Где-то в коридоре раздается стук в дверь, потом слышится приглушенный удар. Это не настораживает Малахию, с него хватит. Есть еще кое-что, чему научил его когда-то отец, он говорил, что даже у наказания есть конец.

Комната не более чем восемь на восемь, белые стены, жесткий топчан, застеленный толстым шерстяным одеялом. Темно-серым. Белые пустые стены, не украшенные ничем, кроме хрупкого металлического распятия. Иисус склонился вперед, голова опущена на грудь, и кажется, что венчающий голову Спасителя терновый венец царапает приподнятые плечи. Вид распятия неприятен, и Малахия любит его именно за это.

Он развязывает пояс и сбрасывает накидку. У священника белое молодое тело, он выглядит не более чем на двадцать, несмотря на свои тридцать пять. Он подходит к шкафу и достает с полки старый чемодан. У чемодана двойное дно. Под ним пара черных краг, черная рубашка с длинными рукавами и набор отмычек в черном кожаном футляре, застегнутом на темную молнию. Он захватил с собой отмычки, как простой сувенир, не собираясь никогда больше ими пользоваться. Действительно, выполнив задуманное, он избавится от них, ибо думает, что тогда долг будет выплачен сполна.

Одевшись, Малахия кладет отмычки в правый накладной задний карман, застегивает его на две пуговицы, между которыми оставлен зазор в два дюйма. Ни при каких обстоятельствах эти две пуговицы не заденут друг друга и не произведут ни малейшего шума. Он надевает сверху халат, чувствуя себя в обычной одежде уверенно и привычно. Он не ожидал, что получит от нее такое удовольствие. У ног Малахии стоит маленькая кожаная сумка — не больше докторского саквояжа. Сегодня утром эта сумка оказалась в его комнате. Кто-то поставил ее на край кровати. Странный такой подарок. Он открыл ее только один раз и до сих пор не может поверить в реальность того, что его попросили сделать.