— Ты знаешь, как я отношусь к возможностям.

— Я даже знаю, как ты относишься к шестидесяти пяти возможностям.

— К шестидесяти шести, — поправляет Иония.

— Кажется, тебе очень нравится эта девочка.

— Тебе верно кажется. — Иония на мгновение замолкает. — Я слышал, что этот Исосселес вовсе не священник.

— На Ямайке есть притча об одном человеке, который хочет изменить свою жизнь, вырваться. Так вот говорят, что у каждого человека есть враги, но невозможно перебить их всех.

— Перебить их всех?

— Так сказано в притче.

— Да, но что это может означать?

— Не знаю, мне просто нравится, как это звучит, вот и все.

— Ты хорошо спишь по ночам? — спрашивает Иония. Это их старый обычай, и сейчас Иония чувствует, как у него перехватывает горло.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы я хорошо спал по ночам?

Но Иония долго не отвечает, и после паузы Габриаль продолжает:

— Не знаю, после того вечера в Сикстинской капелле во мне что-то развязалось. Я не могу пока этого объяснить, но я чувствую, что что-то должно наконец произойти.

— Хорошее или плохое?

— Хорошее или плохое, — буднично отвечает Габриаль.

— Пообещай мне одну вещь, Габриаль.

— Хорошо.

— Пообещай мне, что, когда все это кончится, мы с тобой поедем в Вайоминг, заберемся на Чертову Башню, устроим там пикник и будем веселиться всю ночь.

— Как в последний раз.

— Да, как в последний раз.

— Обещаю, — говорит Габриаль.

— Кристиана хочет тебе еще что-то сказать.

— Мы скоро увидимся, Иония.

— Да, мы скоро увидимся.

Габриаль сминает в пепельнице сигарету и закуривает новую, пока Иония передает трубку.

— Эй, Габриаль, ты не передашь от меня кое-что Койоту?

— Все что угодно.

— Передай ему, что Русский дает добро.

— Он знает, о чем ты говоришь?

— Да, он знает, — отвечает она. — Скажи ему, что Русский, хотя это уже не важно, просит у него прощения за необдуманное действие, он был как в горячке, ему казалось, что на плечи ему давит груз истории.

— Не он один так думает.

Она замолкает еще на несколько мгновений, потом продолжает:

— Я знаю, дорогой.

Она опять некоторое время молчит.

— Еще он желает вам удачи.

— Передай ему нашу благодарность.

— Не могу, — отвечает Кристиана.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что выхожу из игры.

— Ты меня потеряла.

— Знаю, Габриаль, я сделала это сознательно, но прошу тебя, расскажи об этом Койоту, от него ты когда-нибудь, может быть, узнаешь всю историю.

— Хорошо.

— И попроси его оставить для меня танец. Он обещал.

Падре Исосселес бросает прощальный взгляд на забывшегося в тяжелом сне отца Малахию Килли и закрывает дверь его комнаты. В коридоре никого нет, но даже если бы там были люди, они вряд ли обратили бы внимание на позднего посетителя — Ватикан работает круглосуточно, слуги Господа никогда не спят.

Информация, предоставленная его сетью, была исключительно ценной. Сумка Килли, как и договаривались, оказалась в шкафу, а внутри нее Исосселес нашел маленькую карту подземелий Ватикана, на ней была отмечена и малозаметная дверь — тремя чертами и тремя прямыми углами — в дальней части подземных коммуникаций, откуда должны появиться Койот, Анхель и все прочие, если они, конечно, вообще появятся. Исосселес сделал несколько фотокопий карты, и пленка теперь была надежно спрятана в потайном кармане брюк, который он пришил в свое время к изнанке специально для таких целей.

Рядом с пленкой лежал и пластиковый пакет, завернутый в другой пластиковый пакет, а в нем находилась тряпочка, смоченная летучим нервно-паралитическим средством. Это вещество углубляет сон, он только что убедился в этом, приложив тряпочку ко рту святого отца Килли. Средство действует так быстро, что человек не успевает проснуться от запаха. Токсин быстро распределяется в организме, пульс становится реже, как и дыхание, заглушаются нервные центры, управляющие сознанием. Действие проходит через два часа, оставляя после себя благодатную эйфорию, которая радует жертву еще несколько часов. То был жест великодушия со стороны Исосселеса, который не желал все же прослыть полным чудовищем. К тому же отец Килли был нужен ему живым, ибо только он мог помочь нескольким чудакам проникнуть через маленькую потайную дверь, обозначенную на карте крошечной литерой X.

Иония останавливается у двери, чтобы разуться. Он входит, видит на полу упакованные чемоданы и ждет, стоя на узком шве в полу бунгало. В середине комнаты, откинувшись на высокую прямую спинку стула, сидит Кристиана. На щеках мокрые следы слез. Слез памяти. Много лет спустя многие вещи будут напоминать им прошлое. Дождь, стучащий в окна ресторана, замерзший ручей высоко в горах, кашель библиотекаря. Список бесконечен.

Она смотрит на него, стоящего босиком на полу. Он так и не решился войти в комнату. Его единственное желание — упасть к ее ногам, оплакать разлуку.

— Мы можем сейчас уехать в Италию? — говорит она.

Он подходит и нежно привлекает ее к себе.

На ее волосы падает косой солнечный луч.

Он кивает. Он поедет туда, куда она пожелает, но он знает, какого рода сокровище ждет их в Италии. На поясе он вдруг чувствует тяжесть И «Цзин», но сегодня не время катать монеты или метать палочки. Сегодня, если он хочет узнать будущее, надо бросать кости.

Только позже, после того, как он нашел такси и погрузил в машину багаж, только позже он начинает сомневаться — не смог бы он уговорить ее передумать, понять, что означает для них этот внезапный отъезд. Но он не тот человек, который совершает такие поступки, людей нельзя разлучать силой.

От сегодняшней жары воздух кажется густым, как тесто. В три тридцать они вылетают рейсом Суматра — Джакарта, а оттуда по маршруту Сингапур — Мадрас — Дамаск — Италия. Вся ценность пережитого приключения в течение одного дня превращается в ничто, в прах. Ему не нравится такая угнетающая возможность. Он человек двух цветов, в промежутке между белым и черным слишком много оттенков.

Ее голова лежит на его плече, она уснула в зале ожидания, и дешевый горячий пластик сиденья приклеился к ее ногам. За окном разразился невероятный ливень. Муссон. Такое время года. Нависшая над островом пелена облаков.

Через окно он видит, как служащие аэропорта надевают оранжевые дождевики, прячутся под щиты и прикрывают головы пластиковыми капюшонами. Как все же эти индонезийцы обожают разного рода униформу, отутюженную одежду и значительные подтексты. Лужицы превращаются в мощные потоки.