— Вы не ушиблись, юная госпожа?

Я нагнулся и помог девочке встать. Она отряхнула от белой пыли подол платья, явно перешитого из мужской рубахи, и застенчиво улыбнулась:

— Нет, не беспокойтесь обо мне, господин. Простите, что помешала вам.

— Помешала? Нисколько. Я ничем особенным и не был занят... Просто шёл по улице. Ты здесь живёшь?

— Да, господин. В соседнем квартале.

— Это уже совсем недалеко от городской стены?

Она кивнула, слегка покраснев: очевидно, стыдилась, что её дом находится в одной из самых бедных частей города. Я взглянул на хрупкие запястья и тонкие щиколотки, отметив, что девочку немного пошатывает. Может быть, больна? Нет, скорее перегрелась на солнце: с такими тёмным волосами немудрено заработать солнечный удар.

— Давай, я провожу тебя.

— Что вы, господин, не надо!

— Не бойся и не называй меня «господином». У тебя голова закружилась, верно? Поэтому ты и столкнулась со мной. И хотя никто из нас в столкновении не виноват, я считаю себя обязанным привести тебя домой. Чтобы ты не налетела на кого-нибудь менее отходчивого. Согласна?

Протягиваю девочке ладонь. Малышка робеет, но всё-таки вкладывает в неё свои пальчики. Горячая какая! Нет, ребёнку совершенно точно нужно домой, в тень, выпить немного холодной воды.

— Ну, показывай дорогу! И... как тебя зовут?

— Юлеми.

— Какое красивое имя!

* * *

— Юли, зачем ты вышла из дома?

Невысокий, поджарый, как гончая, юноша бросился к нам и стиснул узкие плечики девочки пальцами, казалось, состоящими из одних только косточек.

— Я... мне было грустно одной, — голубые глаза виновато смотрели под ноги, на утоптанную землю, из которой пробилась было на волю трава, но встретив небывалый зной, скорбно поникла, словно желала вернуться обратно.

— Я же просил тебя оставаться здесь, пока меня нет! Тебе могло стать плохо.

— Собственно говоря, и стало, — заметил я.

Юноша сухо опустил подбородок, обозначая поклон.

— Я благодарен господину за заботу о моей сестре, но мне нечем...

— Заплатить? Разве кто-то говорил о деньгах?

Обветренные губы дрогнули:

— Вы потратили своё время, провожая Юли домой, и вправе...

— Требовать за это платы. Верно. Но веришь или нет, больше всего я не люблю что-либо требовать... Зато хочу попросить.

— Попросить?

Глаза, такие же голубые, как и у сестры, только чуть потусклее, удивлённо расширились.

— Ну да. Вы ведь одни живёте в этом доме?

— Да, но... Я не стану его продавать!

— А как насчёт того, чтобы сдать комнаты постояльцам? Много заплатить не смогу, но они всё равно пустуют, так что ты ничего не потеряешь. Мебель обещаю не ломать!

— Я... Мы бедные люди: благородным господам не к лицу жить с нами под одной крышей, — твёрдо заявил юноша.

— Хорошо, если уж назначил меня «господином», позволь мне самому решать, что к лицу, а что нет. Четыре стены есть, крыша есть. Много ли ещё надо? Да и за девочкой присмотрим, если понадобится. Тебя, похоже, целыми днями в доме не бывает?

— Да, но...

— Почему ты не согласишься, Руми? — Дёрнула брата за рубаху малышка. — Он хороший.

— Ты совсем его не знаешь!

— Я же вижу, — просто ответила девочка, и юноша осёкся.

— Ладно. Можете жить здесь. Надолго?

— Нам нужно дождаться одного корабля, и сразу уедем.

— И много вас?

— Четверо. Не считая лошади...

Юноша по имени Румен молчал всю дорогу до места, где меня ждали мои спутники, и обратно. Сначала дулся и робел, не зная, о чём и как со мной можно разговаривать, а потом не решался открыть рот в присутствии четырёх взрослых мужчин. Как выяснилось, даже Хок без труда выходил ему старшим братом, потому что Руми едва-едва отпраздновал четырнадцатилетие и выглядел старше своих лет по довольно печальной причине. Из-за тяжёлой работы.

Родители Румена и Юлеми умерли несколько лет назад, оставив детям дом на городской окраине, старую лошадь и будущее, до которого, впрочем, ещё надо было дожить. Девочка в силу совсем юного возраста — восемь лет — и слабого здоровья (а кто будет большим и сильным, если плохо питается?) работать не могла, поэтому все труды по содержанию дома и семьи легли на плечи брата. Тёплые места в порту были давным-давно поделены и расписаны на поколения вперёд, так что Руми не оставалось ничего, кроме каменоломен. Конечно, пустить в карьер такого мальца никто бы не позволил, поэтому юноша только грузил вытесанные каменные блоки на подводу и доставлял к причалам, где опять-таки сам занимался и разгрузкой. Работа на воздухе, да ещё связанная с большими нагрузками на растущий организм, не замедлила сказаться: при всей сухости тела костяк у парня раздался вширь и обещал взрослому Румену хорошую стать. Если, конечно, подкармливать мышцы, а с этим дела обстояли неважно: зимой денег на еду хватало, но весной, когда стало невозможно пить городскую воду, Юли приболела. Брат строго-настрого запретил ей выходить из дома, выкраивал минутки, чтобы съездить к источнику, и потратил большую часть сбережений на походы к лекарям, которые только разводили руками. Девочка продолжала угасать, Руми был в полном отчаянии, а тут ещё и мы, как снег на голову... Впрочем, от нас пользы было больше.

Вот когда я порадовался, что мои приказания исполняются беспрекословно (ворчание Мэтта, вздохи Хока и терпеливое молчание Бэра в расчёт не принималось)! Единовластно было решено: оказать хозяину приютившего нас дома посильную помощь. То бишь, отрядить по меньшей мере двоих из нас с лошадью и телегой на перевозку лимируда. Много-немного, а прибавка к заработку будет. Разумеется, выбор пал на Хока и Бэра, потому что маг сразу и весьма категорично предупредил: таскать тяжести — не его призвание. Я, как командующий, тоже избавил себя от трудовых тягот, но совсем по другой причине, хоть и не менее эгоистичной: мне требовалось свободное время для книги. Да, той самой, которой меня снабдил в дорогу Ксо. А для ознакомления с её содержанием нужно было остаться одному и в относительном покое, чего невозможно добиться в присутствии трёх парней, только и ожидающих, что твоего очередного повеления. Но чтобы смягчить возможную обиду, я вызвался съездить за водой к источнику, снабжающему сейчас город. Руми отправился в качестве провожатого, а Мэтт, видимо, всё же чувствуя некоторую неловкость, вызвался помогать сам.

— Это здесь.

В холмах. В стороне от дороги, в одночасье превратившейся из заброшенной в проезжую. В глубине поляны, вытоптанной ногами и копытами. Отвесный склон, по которому в каменную чашу стекает струя воды.

— Она переполняется? — Спрашивает Мэтт, оценивая силу и скорость потока.