– Так вы это сделаете? – спросил Джуд, сосредоточившись на ее словах, а не на наполнившей их горечи. – Поможете убить бога?

Она вздохнула, внезапно показавшись намного старше. Уставшей.

– Да, но, Джуд, неужели ты считаешь, что, скрывая это от Антона, облегчишь ему задачу? Возможно, лучше ему с этим смириться.

– Мы не можем рассказать ему, – сказал Джуд. Ему и так достаточно долго удавалось не пропускать отчаяние в голос, но внезапно оно зазвенело в нем. – Мы не можем, не можем.

Странница рассматривала его лицо в этой уже знакомой, оценивающей манере, пока не нашла ответ, который искала.

– А. Ты хочешь сохранить это в секрете не чтобы защитить его. А потому что боишься, что сдашься, если он будет умолять тебя не делать этого.

Джуд пристыженно опустил взгляд в пол.

– Ты хочешь жить, – тихо произнесла Странница.

– Мне нужно время, – признал Джуд. – Пусть и немного.

На лице Странницы вспыхнул призрак улыбки.

– У меня в жизни было много времени. И могу сказать тебе, что, много или мало, не имеет значения. Важно, как ты им распорядишься.

Гигантские статуи стражей правосудия нависали над входом в гавань Тарсеполиса.

Бог стоял на вытянутой руке статуи с факелом и смотрел вниз на город. Беру чувствовала, что его воля окутывает ее тело, темные щупальца тянут ее, как марионетку за ниточки.

Стоявший рядом с ней Лазарос встал на колени.

– Святой, пришло время обрушить твой гнев на этот город. Показать им, что происходит, когда они отворачиваются от твоего света.

«Ты не обязан это делать, – сказала Беру. – Ты мог бы помочь этим людям. Облегчить их страдания».

– Людям нужны страдания. Так они учатся повиноваться. Ты научила меня этому, маленькая смертная.

«Нет, – твердо сказала Беру. – Это не…»

– Слуга, – обратился бог к Лазаросу, – скажи мне, нужны ли людям страдания?

Лазарос склонил голову:

– О святой, не мне сомневаться в мире, созданном тобой. Но я могу сказать тебе, что самые ужасные страдания, которые я пережил, боль и агония очищения тела от украденной силы сделали меня тем, кем я являюсь, твоим преданным слугой. Мои страдания освободили меня.

– Так, возможно, именно из-за страданий люди любят меня, – сказал бог Беру. – Возможно, страдания дают им веру. Чувство значимости. Таким образом я помогу им, как ты и попросила.

«Он ошибается, – сказала Беру. – Ему нужно верить, что у страдания есть цель, потому что он не вынесет обратного».

Бог поднял руки Беру, и небо вспыхнуло красным и белым. В воздухе завыли огонь и свет. Сами облака словно взорвались пламенем, огнем, который пролился на город Тарсеполис.

«Не нужно», – умоляла Беру. Ее руки были вытянуты перед ней, ладонями к небу. Она почувствовала, как ее омыло неприятное странное ощущение при виде того, как ее собственные руки творят такие разрушения. Руки, которые нанизывали бусинки, чтобы создать украшение, толкали сестру в шутку, нежно касались лица Гектора.

Она потянулась к этим воспоминаниям. Черный отпечаток руки Эфиры все еще виднелся на ее коже. Беру сосредоточилась на нем. Сосредоточилась на попытке коснуться его, положить туда руку, вспомнить.

Но все было бесполезно.

Огненный дождь ударил по залу правосудия в самом сердце города. Он расцвел ярким, мерцающим пламенем. Другая вспышка ударила по храму Тарсеиса и подожгла его.

Стоявший рядом с ней Лазарос в восхищении и фанатичном восторге смотрел на небо.

Беру же смотрела на город в ужасе.

Люди высыпали на улицы из горящих зданий, толкаясь. Некоторые были объяты пламенем. Крики ужаса и боли поднялись густой волной звука, пока жители ползли, уворачивались, прятались и безнадежно искали укрытие от огненного дождя.

«Пожалуйста, – снова подумала Беру. – Не делай этого. Не наказывай их».

Мысли бога, его месть давили на нее. Эти люди забыли своего бога. Они поклонялись его убийцам, пророкам. Бог хотел наказать их. Ему нужно было их наказать.

«Это месть, – сказала Беру. – Ты хочешь отомстить за то, что сделали с тобой пророки. Но эти люди не виноваты. Они тебя не предавали».

– Хватит.

«У них есть жизни, семьи и дома».

– Я сказал: «Хватит!»

Огненный дождь прекратился, и пламя погасло в облаке дыма. Зал правосудия тихо дымился.

– Святой! – Лазарос повернулся к богу. – Что случилось? Разве мы не должны показать этим людям, что ты их бог?

Бог ему не ответил, но вместо этого заговорил с Беру.

– Что ты сделала?

Он злился на нее. Но она не знала почему.

– Ты что-то сделала со мной. Заставила меня.

Презрение, отвращение и беспомощность накрыли Беру тошнотворной волной.

– Почему я чувствую это?

Замешательство бога поднялось над бурлящей волной его презрения. Он повернулся к Лазаросу:

– Мы уходим.

* * *

На красном камне отражался солнечный свет, а бог шел через руины Бехезды к месту, где когда-то стояли Алые врата.

Лазарос долго выжидал и молчал, но все-таки спросил, когда они добрались до остатков Алых врат:

– Святой, почему ты привел нас сюда? Я спрашиваю не потому, что сомневаюсь, но потому, что я несовершенен и глуп, как и все люди, и лишь хочу лучше понять твое величие.

Бог долго не отвечал, и солнце село за красные утесы, а руины отбрасывали длинные, рваные тени на землю.

Наконец он произнес:

– Вот где я снова вернулся.

– Это святое место, – согласился Лазарос.

– Тут со мной что-то случилось. Меня воскресили. И присоединили к другой.

– К девочке?

Бог повернулся к нему:

– Да. Когда Некромант воскресила меня, она приняла меня в свое тело. Но я привязан не только к нему.

Беру поняла прежде Лазароса. Бог очень долго находился в ее теле и разуме. «Ты видел мир моими смертными глазами. Моими глазами. Теперь тебе известны боль и страдания. Ты сам их почувствовал».

– Я почувствовал ее человечность. Ее сердце.

Внутри вспыхнула надежда, свет, который Беру считала давно погасшим. Она спрятала его от темного груза ужаса и злости бога и ждала, что он скажет дальше.

– Я хочу от них избавиться.

Ее надежда угасла, оставив холод страха. Ее любовь, ее сердце не изменили бога. Он лишь начал презирать ее.