Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы не хотите переодеться полегче? — спросила я.
— О, не беспокойтесь обо мне. Вдобавок я не захватила сменной одежды.
— Тут нет посторонних. Думаю, можно снять платье и посидеть в белье. Уверена, никто не заметит.
Сара со смехом покачала головой.
— Ох, мисс Бакстер. Иногда вы такая смешная.
И она принялась шить.
Внезапно меня охватила сильная нервозность — быть может, от перегрева. Руки чесались разорвать ее платье, обнажив руки и плечи, или затолкать проклятое шитье ей в глотку. Чтобы сдержать безумные порывы, я взяла полотенце и зашагала по тропинке к помосту. Спасательница уже снова устроилась на складном стуле, и я кивнула ей, проходя мимо.
— Не торопитесь, — сказала она.
Не дожидаясь дальнейших непрошеных советов, я развернулась и, скользнув рукой по поручню, спиной вперед опрокинулась в пруд.
Увы, я и представить не могла, что вода настолько холодная. От резкого перепада температур в висках запульсировала боль, как будто голова сейчас взорвется. Я стала беспомощно — и, казалось, целую вечность — погружаться в ледяные глубины. Легкие сжались, невыносимо хотелось вдохнуть, но меня тянуло все ниже и ниже. Внезапно моей руки коснулось что-то мягкое и скользкое. Машинально дернув ногой, я увязла по щиколотку в теплой маслянистой жиже и в панике сделала большой глоток. Я закрыла глаза, чувствуя, что кручусь и верчусь, словно юла. «Вот оно как — тонуть», — подумалось мне. Нестерпимо заныло в ушах. Я с усилием открыла глаза и рванулась вверх, навстречу далекому голубоватому свету, сквозь тысячи пузырьков. Наконец я выскочила на поверхность воды, вспугнув шумное утиное семейство. В глазах было темно, я кашляла и отчаянно хватала ртом воздух. Неожиданно разучившись плавать, я заколотила руками и ногами по воде, чтобы снова не уйти на дно. Буй маячил где-то впереди, гораздо дальше, чем казалось с берега. Я бросилась к нему. Поверхность пруда затянуло ряской; сильно пахло водорослями. Пожалуй, тут было довольно глубоко: дна не было видно, и вода казалась не коричневой, а черной.
Наконец, доплыв до цели, я изо всех сил вцепилась в буй. Почему-то мои руки оказались перепачканы илом. Спасательница стояла на краю помоста и внимательно смотрела на меня, подавшись вперед.
— Забрать вас на лодке? — крикнула она.
— Нет, спасибо! — крикнула я в ответ.
И тут я заметила Сару. Она стояла слева от помоста, куда по склону спускалась тропинка, и смотрела на меня, приложив руку козырьком ко лбу. Вероятно, она думала, что ее никто не видит: моя голова едва торчала над водой, а Сару частично закрывал домик и склон берега. Она смотрела холодно и неприветливо — и как будто разочарованно. Мне пришло в голову, что она наблюдала, как я тону, и ничего не предприняла для спасения.
Размышляя над жутким открытием, я вдруг невольно вскрикнула от резкой боли в ступне и, перепуганная до смерти, стала карабкаться на помост. Ко мне на помощь бросилась спасательница и несколько встревоженных купальщиц; Сары и близко не было. На суше я осмотрела ногу и обнаружила, что из пальцев хлещет кровь. Меня кто-то укусил, вероятнее всего щука. Пришлось позволить спасательнице промыть и перевязать ступню.
Спустя десять унизительных минут, тяжело ступая, появилась Сара — она якобы задремала на солнце. Спасательница убеждала меня поехать в больницу — какая чепуха! Я была так расстроена событиями дня, что мечтала оказаться дома. Мы разыскали такси, и я велела водителю отвезти нас прямо в Блумсбери, надеясь, что «это стоит клятой свечки».
По пути домой Сара не произнесла ни единого слова, уставившись в окно. Порой, когда она не догадывается, что за ней наблюдают, в ее глазах появляется безжалостный блеск, а вчера я впервые заметила, что у нее грубая, почти жестокая линия челюсти.
* * *
Впрочем, я кое-что придумала — прошлой ночью, когда принимала свои волшебные пилюли перед сном.
Сначала я отвергла эту идею, как чересчур рискованную, однако, поразмыслив, поняла, что это единственный способ выяснить, есть ли у девушки шрамы на теле. Ничего плохого не случится — разве что она проспит чуть дольше обычного, а лишний отдых еще никому не мешал.
Необходимо тщательно подготовиться к операции. Для начала утром я отправила Сару купить банку какао и немного ванильного сахара. Она равнодушна к алкоголю, зато знатная сластена. У меня большой запас веронала, двух-трех пилюль вполне хватит — она к ним непривычна. Максимум четырех, для пущей надежности. Я уверена, что не причиню ей вреда.
* * *
Вторник, двенадцатое сентября, 23:30. Вот досада! Я была готова все сделать сегодня ночью и пригласила Сару на чашку какао, но она отказалась! Мне пришлось выпить все самой. Почему она так странно себя ведет — неужели о чем-то догадывается? Может, у нее просто не было настроения. В следующий раз я постараюсь ее соблазнить: добавлю пару растопленных долек шоколада и взбитых сливок сверху, как делали в «Какао-хаусе» в Глазго много лет назад. Она обожала горячий какао в высоком бокале с пышной сливочной шапкой.
Завтра, когда она пойдет за зерном для птичек, я попрошу ее купить плитку шоколада и сливок.
* * *
Четверг, четырнадцатое сентября, 23:15. Едва могу писать от волнения. Сегодня — наконец, после стольких неудачных попыток — Сара приняла мое приглашение и выпила чашку какао в гостиной. К счастью, даже погода благоприятствовала моему замыслу: последние дни было прохладно и дождливо — самое время выпить чего-то горячего перед сном. Я сказала, что растоплю шоколад сама, и беспрепятственно подмешала туда толченый веронал — три пилюли (все-таки четыре — многовато на первый раз).
Сара съела взбитые сливки ложкой. На миг я испугалась, что она оставит какао — однако она выпила все до донышка, умница!
Само собой, не прошло и пяти минут, как она начала зевать, затем извинилась и пожелала мне доброй ночи. Признаюсь, я не ожидала, что пилюли подействуют так быстро.
Теперь осталось дождаться, пока она ляжет. Поначалу из ее комнаты доносились шаги, но вскоре свет погас, и наступила тишина. Пожалуй, я выжду еще полчаса, а потом отправлюсь на разведку.
Поскольку в ранее упомянутой серии «Знаменитые судебные процессы» приводится дословная стенограмма заседания, я опущу некоторые подробности и изложу самую суть, а также проясню некоторые спорные заявления, которые не имела возможности опровергнуть в то время.
Неизгладимое впечатление на зрителей произвели показания первого свидетеля, Джеймса О’Коннела — того самого посыльного, который обнаружил тело Роуз в лесу. Этот краснолицый напыщенный верзила чрезвычайно гордился своей ролью. Когда Эйчисон попросил его рассказать о событиях того дня, О’Коннел заявил, что обнаружил мешок, наполовину присыпанный рыхлой землей, на некотором расстоянии от дороги.