Голубятник оказался ранен в плечо, пуля попала в плечевое сплетение и застряла там. Была б навылет – попала бы в папу, а так, получается, мальчик его заслонил собой. Подключичная артерия, к счастью, не была задета. Вынимать пулю не стали, хоть папа и смог бы это сделать, будь у него инструменты. Да и вообще такие самодельные операции чреваты тем, что пациент тупо умрет от потери крови. Натали сказала, что знает в Зоне место, где Голубятника прооперируют, туда они, собственно, прихватив малышню из гаража, и отправятся. А пока Светлячок, приложив руку к пострадавшему плечу, заявил, что рана продезинфицирована. Он у нас все-таки аномал-«химик». Фаренгейт тоже поучаствовал, сначала впустив во входное отверстие свою слюну (сказал, сильно ускоряет регенерацию), потом заморозив плечо до нечувствительности, чтоб не болело. Голубятник тоскливо спрашивал: «Почему меня ранили, а больше никого?»

Честно говоря, я не очень за него беспокоился. На нас, аномалах, все заживает гораздо быстрее, чем на людях, на себе проверял многократно. Обычными болезнями, кстати, мы практически не болеем.

Перед расставанием Натали отвела меня в сторону:

– Обязательно вернись в гараж.

– Я не знаю, какие у отца планы.

– Забей на планы. Вернись и найди Паттерсона-старшего. И отца с собой прихвати. Если, конечно, вы с ним хотите попасть в старую телестудию.

Старая телестудия в Зоне – это сильный стимул. Именно там, по словам «злого доктора», держали в плену мою маму.

Хотел перед прощанием чмокнуть Натали в лоб, но Лопата нехорошо на нас косился, и я решил не дразнить крупных хищников…

Только убравшись из этой пестрой компании, мы с отцом смогли нормально пообщаться. Я конспективно рассказал обо всех своих приключениях. Он выслушал, мрачнея после каждой произнесенной мною фразы, и в конце подытожил:

– Знаешь, Питер, если я и могу чем-то в жизни гордиться, это тобой. А больше, боюсь, нечем.

– Брось, если б ты был рядом, половины дерьма бы не случилось. А еще, мне кажется, важнее не то, что было, а что будет. Какая у нас теперь стратегия?

– Иногда ты говоришь так по-взрослому, что мурашки по коже, – сказал он, повторив давнюю мысль Эйнштейна. – Да какая может быть стратегия? Забираем бабушку, потом – маму, и домой, на родину.

– Куда?

– В Россию.

– Если мама все еще в телестудии.

– Думаю, там. Согласно верным слухам, Зона – это место для сбора всех отверженных.

– Где ты успел подцепить слухи?

– Когда кто-то из тебя вынимает информацию, – усмехнулся он, – то неизбежно делится собственной.

– Ночью перед арестом ты зачем приходил к бабушке? Что искал?

– Флешку с материалами слежки. Там у меня была фотография Натали Рихтер. Мачеха-то не оставила фото, а как без него работать?

– И за кем слежка?

– А-а! – махнул он рукой, на секунду отпустив руль. – Давний заказ. С дурным запахом, но… Хорошие деньги предлагали. Очень уж хотелось вывезти вас из этого гадючника, ну хотя бы за восточный КПП, купить нормальный дом… Я тогда взялся добыть фото Носорога. Самого не достал, нащелкал только его свиту да, вот еще, дочь. А материалы сохранил – со злости, что ли.

Помню я, он и правда провел какое-то время в столице, вернулся сильно избитым, в больнице потом лежал. Со злости, значит…

Что касается миссис Рихтер, или как там ее звали на самом деле, то к ней в отель отец приходил требовать, чтобы с него немедленно сняли слежку. Следить начали, едва он вышел вечером из дому, а потом не отпускали, пока он ходил по злачным сталкерским местам, в которых Натали могла искать себе проводника в Зону.

Я признался, что записал их разговор с Рихтер.

– Что-то такое я заподозрил с тем подносом с минералкой, – засмеялся отец, – слишком уж на тебя было не похоже.

– Что будем делать с фонограммой?

– Подумаем. Пусть побудет в тылу…

Я подбирался к самым важным для меня вопросам, касающимся тайны моей личности, и отступал. Думал, вот сейчас, еще минута, и спрошу… Не спрашивал. Язык застревал. Наверное, боялся ответов.

– Почему ты не любишь Эйнштейна? – сказал я совсем не о том. – Такой душевный мужчина в отличие от некоторых институтских майоров.

Он фыркнул:

– В контрразведке много их, душевных. Чего смотришь? Он тоже майор. Звание соответствует должности. Думал, на пост главного инженера в «Детском саду» могут поставить обычного инженера?

– А как же его прошлое?

– Только в плюс. Но нестыковка у нас с ним совсем не из-за того, во скольких местах он получает жалованье. В свое время я хотел отдать русским «Джона-попрыгунчика», которого, кстати, я же и нашел. Потому что иначе у американцев возникала монополия на телепортацию, первый «Рубик» всегда был у них, как и обычные ключи от порталов. Это несправедливо, а для человечества опасно. Я так считал и сейчас считаю. Хотя бы «мочалку» надо было переправить в Сибирь и оставить нашим. Но Антисемит был категорически против расползания настолько радикальных артефактов, плел что-то о непредсказуемости последствий. Жаль, сцепились мы уже после того, как разделили ключи, и добраться до «Джона» я не мог, у меня не было «мыла»…

– Почему ты Пинк Флойд? Никогда ж музыкой не интересовался.

– У «Пинк Флойд» есть альбом «Стена», когда-то мне сильно нравился. Там эту стену в конце ломают. А у нас – своя Стена. Жаль, сломать кишка тонка…

Тут и приехали.

Едва припарковались возле бабушкиного дома, как к машине подбежала какая-то женщина. Нет, не женщина – дама.

– Вы? – удивился папа.

– Умоляю, найдите моего сына, – воскликнула она, заламывая руки.

– Что с ним?

– То же самое, что в прошлый раз. Трое суток прошло.

– Мои извинения, я больше этим не занимаюсь. Кроме того, вы же видите, что в городе творится.

Она плюхнулась на колени, не жалея брючки с буквами «D» и «G», сделанными из стразиков. Dolce&Gabbana, не хухры-мухры.

– Умоляю вас! Там мой мальчик…

– Всего хорошего, – сказал ей папа равнодушно.

Он озирался с крайней озабоченностью. Я, кстати, тоже. Кругом были следы от пуль – в оградах, на электрических столбах. Кровища на асфальте – где-то пятна, а где-то и лужи. Соседские автомобили все продырявлены. И никого, вакуум.

– Будьте вы прокляты, эмигранты бесстыжие, кочевщики, грязные варвары…

Дама поднялась и пошла прочь, нетвердо ступая.

– Кто это? – спросил я.

– Миссис де Лосано, сестра какого-то туза из комендатуры. Ее оболтус в Зону шляется.

Ну и встреча! Вот, значит, какая у Зиг Хайля мамаша… На меня она не обратила внимания, но все равно стало не по себе. Просит моего папу разыскать своего великовозрастного ребенка, которого я же и убил… Было в этом что-то зловещее, мистическое. Знак.