Она прибавила шаг. Было жарко, очень жарко, ее волосы уже наполовину высохли и прилипли к щекам, кожа казалась натянутой сильнее, чем обычно. Она испытывала странное оживление. Вероятно, Мередит слышит, как ее сердце колотится о ребра?

— У меня отличная идея, — сообщила Юнипер. — Ты когда-нибудь хотела узнать, как выглядит Франция?

Она взяла младшую подругу за руку, и они поспешили вверх по лестнице, через заросли шиповника, сквозь длинный тоннель деревьев. В голову пришло слово «проворно», и она почувствовала себя легконогой, как лань. Быстрее, быстрее, обе девушки смеялись; ветер трепал волосы Юнипер; ее ноги, ликуя, касались запекшейся, жесткой земли, и радость бежала бок о бок. Наконец они добрались до портика, спотыкаясь, взлетели по лестнице и, задыхаясь, ввалились через открытые остекленные двери в прохладное спокойствие библиотеки.

— Джун? Это ты?

За письменным столом сидела Саффи; милая Саффи. Она подняла глаза из-за пишущей машинки в своей обычной манере, немного растерянно, как если бы ее застигли в разгар грез о розовых лепестках и капельках росы, и реальность поразила ее своей серостью.

То ли из-за солнечного света, то ли из-за пруда, то ли из-за мужчины, то ли из-за ясного синего неба, но Юнипер не устояла и поцеловала сестру в макушку, когда они пробегали мимо.

Саффи просияла.

— Мередит, тебя… Да, вижу. Прекрасно. О, да ты плавала; смотри, чтобы папа не…

Но о чем бы она ни собиралась предупредить, Юнипер и Мередит уже скрылись. Они бежали по сумрачным коридорам из песчаника, вверх по узким лестничным пролетам, этаж за этажом, пока не достигли чердака на самом верху замка. Юнипер метнулась к открытому окну, взобралась на книжный шкаф и развернулась так, что ее ноги оказались на крыше.

— Иди сюда, — позвала она Мередит, которая со странным лицом замерла у двери. — Быстрее!

Мередит неуверенно вздохнула, поправила очки на переносице и повиновалась, проделав то же, что и Юнипер. Осторожно переступая по крутой крыше, девушки подобрались к коньку, который смотрел на юг, точно нос корабля.

— Вон там, видишь? — спросила Юнипер, когда они сели рядышком на ровной площадке за декоративным бордюром. Она указала на небрежный росчерк на горизонте. — Я же обещала. Вон она, Франция.

— Правда? Это она?

Юнипер кивнула, не обращая более внимания на далекий берег. Вместо этого она сощурилась на широкое поле высокой пожелтевшей травы, скользнула взглядом по Кардаркерскому лесу, высматривая, высматривая, надеясь в последний раз мельком увидеть…

Она вздрогнула. Крошечная фигурка пересекала поле у первого моста. Рукава его рубашки были закатаны до локтей, насколько она могла различить, и он держал ладони перед собой, касаясь верхушек высокой травы. Он остановился, пока она следила, и закинул руки за голову; казалось, он обнимает небо. Юнипер поняла, что он оборачивается; уже обернулся. Взглянул на замок. Она затаила дыхание. Поразительно, как сильно может измениться жизнь за полчаса, при том что ничего особенно не изменилось.

— Замок носит юбку, — кивнула Мередит на землю внизу.

Он снова пошел, исчез за складкой холма, и все стихло. Томас Кэвилл через брешь вернулся в большой мир. Казалось, воздух вокруг замка знает об этом.

— Смотри, — не унималась Мередит. — Там, внизу.

Юнипер достала из кармана сигареты.

— Раньше там был ров. Папа засыпал его, когда его первая жена умерла. В пруду мы тоже не должны плавать. — Она улыбнулась тому, что лицо Мередит стало воплощением тревоги. — Не переживай, крошка Мерри. Никто нас не засечет, когда я буду учить тебя плавать. Папа больше не покидает башню, так что он не узнает, плаваем мы в пруду или нет. Кроме того, в такой теплый день просто преступление не окунуться.

Теплый, чудесный, голубой.

Яростно чиркнув спичкой и глубоко затянувшись, Юнипер снова оперлась рукой о наклонную крышу и прищурилась на ясное синее небо. Купол ее мира. В голове возникли чужие строки:

Я ж, старая голубка,

Укрывшись в обнаженных ветках, буду

Одна навек потерянного друга

Оплакивать до гроба.[45]

Нелепо, конечно. Донельзя нелепо. Этот мужчина ей не друг; он никто, и его незачем оплакивать до гроба. И все же слова пришли ей на ум.

— Тебе понравился мистер Кэвилл?

Сердце Юнипер екнуло; она залилась внезапным жаром. Все пропало! Мередит интуитивно проследила за тайным ходом ее мыслей. Чтобы потянуть время, Юнипер поправила влажную лямку сарафана, убрала спички в карман, и тут Мередит заявила:

— Мне он нравится.

По ее розовым щекам Юнипер поняла, что Мередит очень-очень нравится ее учитель. Юнипер разрывалась между облегчением, оттого что ее переживания остались скрытыми, и дикой, неистовой завистью, оттого что не может поделиться своими чувствами. Она покосилась на Мередит, и вспышка зависти мгновенно потухла.

— Почему? — как можно небрежнее обронила Юнипер. — Что тебе в нем нравится?

Мередит ответила не сразу. Юнипер курила и смотрела в ту точку, где мужчина пробил купол над Майлдерхерстом.

— Он очень умный, — наконец произнесла девочка. — И красивый. И добрый, даже к тем людям, с которыми это непросто. У него есть брат-дурачок, большой парень, который ведет себя как маленький, легко плачет, иногда кричит на улице, но ты бы знала, как терпеливо и ласково мистер Кэвилл обращается с ним. Если бы ты увидела их вместе, ты бы решила, что он в полном восторге от общения с братом, и он не переигрывает, как делают люди, ощущая, что за ними наблюдают. Лучшего учителя у меня в жизни не было. Он подарил мне дневник, настоящий дневник в кожаной обложке. Он считает, что если я буду стараться, то смогу пробыть в школе подольше, возможно, даже поступить в среднюю школу или университет, и со временем научусь правильно писать рассказы, или стихотворения, или статьи для газеты… — Мередит умолкла, перевела дыхание и добавила: — Он первый, кто считает, что я на что-то гожусь.

Толкнув плечом тощую девчушку, сидевшую рядом, Юнипер сказала:

— Ты бредишь, Мерри. Ну конечно, мистер Кэвилл прав, ты очень талантлива. Мы с тобой знакомы всего несколько дней, но я совершенно в этом уверена…

Не в силах продолжить, она закашлялась в ладонь. Ею овладело незнакомое чувство, пока Мередит описывала достоинства своего учителя, его доброту; когда девочка взволнованно говорила о своих устремлениях. В груди нарастал жар, затем он стал нестерпимым и разлился патокой под кожей. Когда жар добрался до глаз, на ресницах закипели слезы. Юнипер ощутила себя ранимой, беззащитной и уязвимой, и когда губы младшей подруги растянулись в полной надежды улыбке, она невольно обняла Мерри и прижала к себе. Девочка напряглась в ее объятиях, крепко цепляясь за кровельную дранку.