и стремительные слова на свободе, созданные самым весёлым и оригинальным гением Франческо Канджулло, великим словосвободным футуристом, первым писателем Неаполя и первым юмористом Италии. Сам автор, который чередовал со мной чтение своих слов на свободе, время от времени танцевал под аккомпанемент рояля. Зал был освещён красными лампочками, которые удваивали динамизм написанной Баллой декорации. Публика приветствовала неистовыми аплодисментами появление шествия вышеназванной труппы гномов в фантастических шляпах из веленевой бумаги, которые обходили меня кругом, пока я декламировал.

На голове художника Баллы был изумительный пёстрый корабль. В углу выделялся натюрморт цвета зелёной желчи из трёх философов-крочеанцев, смачный погребальный диссонанс пламенной атмосфере футуризма17. Кто верит в радостное, оптимистичное и божественно легкомысленное искусство, увлекает сомневающихся. Голоса и жесты публики время от времени аккомпанировали великолепным гвалтом моей декламации, которая в действии со звукоподражательными инструментами оказалась самой очевидной и убедительной.

Вторая динамическая и синоптическая декламация была мною проведена в Лондоне 28 апреля 1914 года в галерее Дорэ18.

Я динамически и синоптически декламировал несколько отрывков из моей поэмы Zang tumb tumb («Осада Адрианополя»). На столе передо мной были расположены телефонный аппарат, рейки и молотки, с помощью которых я мог имитировать приказы турецкого генерала и шум ружейной перестрелки и пулемётов.

В трёх местах зала были подготовлены три доски, к которым я приближался поочерёдно, то подходя, то подбегая, чтобы быстро нарисовать на них мелом аналогию. Слушатели, постоянно поворачивающиеся, чтобы следовать за моими манёврами, участвовали всем телом, возбуждённые эмоциями под воздействием неистовой битвы, описанной в моих словах на свободе.

В дальнем зале были расположены два больших барабана, из которых помогавший мне художник Невинсон19 извлекал орудийный грохот, когда я подавал ему телефонные сигналы.

Растущий интерес английской публики превратился в исступлённый восторг, когда я достиг максимального динамизма, чередуя болгарскую песню «Шуми марица»20 со вспышками моих образов и грохотом звукоподражательной артиллерии.

Ф.Т. Маринетти

11 марта 1916

55. Футуристская наука (антинемецкая – авантюрная – экстравагантная – враждебная к точности – опьянённая неизвестным)

Футуристский манифест

Первым футуристским словом о науке могло бы быть искреннее поздравление с разрушением школ, лабораторий и научных кабинетов.

Мы убеждены, что наука наших современников такая же пассеистская, как их искусство и жизнь, и она вызывает у нас то же отвращение.

Можно сказать больше: наука – это прибежище всей самой неприятной традиционности, добросовестности, скрупулёзности, педантизма, тяжеловесности, самонадеянности, метода, начётничества. Мы гениализируем и итальянизируем науку, которая, гипнотизированная глупыми книжонками многочисленных университетских профессоров Германии, стала целиком поверхностно точной, убого аккуратной, идиотски уверенной в собственной безошибочности, лишённой любого взрыва гениальности.

Фигура профессора, сегодня полностью высмеянная и лишённая авторитета благодаря футуристской пропаганде, сохраняет ещё нелогичный престиж в научном поле: здесь часто случается, что почтенную развалину, бронированную очками, слушают без всякого смеха. Все самые ретроградные предрассудки властвуют в науке не меньше, чем в искусстве, а возможно, и больше. Необходимость серьёзной культуры, диктат неизменных методов, предрассудки серьёзности и медлительности, аксиомы кропотливого исследования и трудов обширных размеров, догмы божественной правды и нерушимого завоевания – вот ментальная косность, на обороте которой написано: традиционализм, вечное пережёвывание и переваривание всего, что было сделано, презрение к молодёжи, к смелым, гениальным, не получившим диплома, к ненормативным, новым. Многочисленные курсы и экзамены наших школ – это такие же ловушки, расставленные лихорадочному энтузиазму молодёжи: дойти до диплома, не впав в детство, если таковое возможно, это – поистине необычайный кросс по пересечённой местности.

Легко закладывая фундамент разрушения старья и утверждения новых ценностей, которые должны его заменить, мы синтезируем наши наблюдения – футуристские желания в отношении науки следующим образом:

1) как в художественном поле эрудит, способный каталогизировать и описывать все произведения, созданные другими в прошлом, не имеет ничего общего с художником, создающим подлинно новый пластический, музыкальный, литературный организм… так и в научном поле, посредственный зубрила, которому удалось благодаря терпению и усердию складировать в своей голове несколько сот томов с аккуратным описанием всех открытых другими истин, не имеет ничего общего с гениальным открывателем, который находит в реальности новые логические отношения, новую архитектуру связей. Это недоразумение необходимо начисто удалить, потому что из него происходит предрассудок обязательного изучения и усвоения всего, что было сделано, чтобы иметь право сделать нечто новое. Мы, наоборот, призываем молодёжь считать научную культуру, которая преподаётся в школах, неудобоваримой пищей, от которой лучше держаться подальше; мы утверждаем, что единственный полезный вид культуры – это умение самобытного духа обеспечивать самого себя, тут и там, чутьём, хаотично, глубоко беспорядочно; мы превозносим динамичную ценность знания, выловленного прямо из действительности, против любой формы книжного знания; мы провозглашаем, что для подлинно гениального ума культуры никогда не мало;

2) все науки населены мысленными схемами, которые уже никто не позволяет себе проверять или обсуждать: нужно признать за молодёжью все права перед каждым утверждением, вышедшим из мозга прошлого; отменить предрассудок Науки с прописной буквы Н;

3) Наука прошлого всегда была напыщенно самоуверенна, идиотски слепа перед колоссальной неизбежностью и мучительной тайной, которая кишит в нашей реальности; постоянное расширение нашей жизни делает необходимым создание футуристской науки, смело исследовательской, самой чувствительной, энергичной, подверженной влиянию самых далёких интуиций, фрагментарной, противоречивой, счастливой сегодня открыть правду, которая разрушит вчерашнюю правду, целиком пропитанной неизвестным, всеми чувствами простёртой к лежащей перед ней пустоте;

4) до сегодняшнего дня понимание функции науки было ложным и пассеистским. Верили, что она будет честно служить тому, чтобы завоевать нам прочные позиции в океане феноменов, увеличит пределы известного, сократит неизвестное, даст, в конце концов, твёрдые убеждения, каждый раз всё более многочисленные и всё более обширные. Это понятие ложно, потому что объяснить феномен значит не что иное, как расщепить его на другие феномены, которые потом должны в свою очередь быть объяснены, и так далее до бесконечности, потому что самый примитивный опыт показывает нам, что чем более мы невежественны, тем более ясной, простой и достоверной нам видится реальность, тогда как чем больше знают, тем больше факты представляются сложными, загадочными, неуловимыми, полными неожиданных возможностей. (Напр<имер>, появление на свет ростка помидора, действие химического удобрения на прорастание, привычка насекомого кажутся крестьянину самыми естественными и самыми простыми вещами, тогда как для учёного это столь же гигантские факты, пропасти тайны. Особенная упругость автомобильной покрышки не представляет никакого чуда для торговца, который вам её продаёт, и для механика, который вам её устанавливает; они рассуждают о ней как о самой очевидной и самой достоверной вещи, и тот же феномен для настоящего учёного, наоборот,