и парки. Это городские пространства, которые возникали в каждой культуре. Общественное пространство всегда способствовало осуществлению полного спектра человеческой деятельности и часто прославляло ее. Оно включает места, связанные с управлением – дворцы, парламенты, суды, – и общественные территории вокруг них. К нему также относятся места, где ведется торговля – базары и рынки, порты и железнодорожные станции. И в лучшем случае общественные пространства включают места общественной жизни – небольшие площади, сады и другие формальные и неформальные места для встреч, где мы собираемся, общаемся и наслаждаемся жизнью за пределами наших домов и рабочих мест.

Общественное пространство всегда служит отражением общества, которое его создает. Общества, в которых много ритуалов – военных парадов, крупномасштабных общественных культов, – склонны создавать соответствующие публичные места: вспомните Красную площадь в Москве, Сокало (Пласа-де-ла-Кон-ститусьон) в Мехико или, для контраста, обычные городки Новой Англии, где общественная жизнь весьма ограниченна. Общественное пространство имеет разные масштабы и назначение – от огромной Пьяццы дель Дуомо в Милане, сосредоточенной на соборе; более уединенной Пьяццы делла Скала в том же городе (здесь доминантой выступает оперный театр), до двух площадей, связанных застекленной галереей Витторио Эммануэле II, тоже в Милане, сконцентрированных на торговле.

Города в XX и XXI веках столкнулись с невероятными разрушениями, которые подорвали или уничтожили то, что традиционно накапливалось в течение столетий. Автомобили не только заполонили улицы повсюду, но и заставили города расширяться подобно виноградным лозам, оставшимся без присмотра. Пересекающиеся скоростные шоссе успешно превратили районы в клетки. Лифты и системы вентиляции между тем позволяли зданиям увеличиваться в размерах в вертикальном и горизонтальном направлениях почти без ограничений, что создавало беспрецедентную плотность городской застройки, но при этом о последствиях не очень задумывались. Большие торговые улицы, где когда-то кареты и люди смешивались в общем пространстве, уступили дорогу машинам, автостоянкам и плохо продуманной инфраструктуре – иногда с философского благословения знаменитых личностей. «Улица изнуряет нас, – жаловался Ле Корбюзье в статье 1929 года. – Она совершенно отвратительна. Почему же тогда она все еще существует?»

Результатом всего этого стала постепенно растущая приватизация общественного пространства. Некоторым историческим городам удалось сохранить свое богатое наследие и свой публичный характер – например, Парижу, Амстердаму и даже Нью-Йорку. Воплощением приватизации стал торгово-развлекательный комплекс (молл) – пространство, посвященное исключительно одному виду использования. Там по-настоящему рады только тем, кто будет тратить деньги и поддерживать экономику комплекса. Чаще всего этот новый вид приватизированного общественного пространства не связан органически с уровнем улицы. И это часть стратегии проектировщиков комплексов – завлечь людей внутрь и в буквальном смысле помочь им заблудиться так, чтобы они не могли найти выход.

Разумеется, такие комплексы обладают привлекательными новшествами (простая парковка, кондиционеры). Но после прошедших десятилетий, когда моллы были доминирующим типом зданий, постепенно растет осознание их недостатков. Люди стремятся к контакту с природой и свежим воздухом. Они хотят получить доступ к более разнообразным предложениям, чем просто торговые залы. Им нужны развлечения и культура, библиотеки, общественные услуги – то есть соприкосновение с разными сторонами человеческой жизни и социальных условий. Люди хотят ощущать себя частью более крупного сообщества, обладающего идентичностью.

Это особенно остро почувствовалось во время пандемии, вызванной коронавирусом, когда люди мечтали о том, чтобы вернуться в общественное пространство. Люди хотят чувствовать, что город – это не средство изоляции с ловушками, а живая сущность, которая «вмещает в себе множество разных людей»[9], говоря словами Уолта Уитмена. Людям необходимо место, которое и воплощает в себе, и делает возможными высочайшие человеческие устремления. Возможность создать подобное место была для меня очень привлекательной стороной такого проекта, как Marina Bay Sands.

Я сказал Адельсону, когда он позвонил, что мне придется мобилизовать все бюро и что стоимость участия составит примерно $2 млн, но, я уверен, мы справимся. Через день после нашего разговора Адельсон сказал: «Беритесь за дело». Сроки поджимали, и мы с головой погрузились в работу.

* * *

Легко сказать «мобилизовать все бюро», но это не так легко сделать. Компания, подобная нашей, у которой в работе находятся четыре-пять проектов одновременно, но при этом относительно небольшая численность персонала, должна действовать как точно настроенный часовой механизм. Я отвечаю за главные идеи и дизайн и принимаю участие во всех этапах реализации каждого проекта, но только команда квалифицированных специалистов может поддерживать развитие проекта и гарантировать, что механизм функционирует на высшем уровне. Чтобы пояснить, что я имею в виду под слаженностью, постараюсь описать типичный день из наших офисных будней в Сомервилле.

Утро. Я выхожу из своего кабинета, резко поворачиваю направо и вхожу в просторное открытое помещение, чтобы поговорить с командой. Мы получили заказ на строительство нового интегрированного курорта в Токийском заливе, и члены нашей команды работают над эскизами для этого объекта, находящегося на ранних стадиях проектирования. Они собрали проект из кубиков пенопласта, который окрашен в разные цвета, представляющие разные функции. Проектировщики также сделали модель участка. В моем альбоме – множество набросков с рядом альтернативных вариантов. Мы сидим и обсуждаем, где поместить основные массы, как соотнести массы с видом, как сориентировать здание по отношению к солнцу, ветру, территории. Это момент, когда еще до того, как придать зданию форму, начинаешь понимать, как оно будет организовано. Именно тогда определяется, специалистов какого профиля потребуется задействовать в проекте: разных инженеров, ландшафтных архитекторов, консультантов по освещению и других.

Потом на противоположном конце офиса я провожу время с другой группой, работающей над проектом, который уже далеко продвинулся. Там может быть две или три исследовательские модели – некоторые из пенопласта, некоторые из дерева (они гораздо точнее). Кое-где уже даже приклеены деревья. В данный момент я рассматриваю новый кампус компании Facebook, где уже утвержден общий замысел, но мы пытаемся определить конфигурацию офисов и как именно они соотносятся с ландшафтными зонами, их окружающими. Одновременно мы проверяем свод правил и инструкций, поскольку нам сообщили, что пожарных лестниц должно быть больше, чем мы планировали. Кроме того, мы только что получили служебную записку от инженеров-механиков со списком всех пространств, которые им необходимы для трубопроводов. Мы изучаем, как можно закрыть неряшливые переплетения и при этом обеспечить необходимый доступ для обслуживания механических систем.

В другой части офиса я присоединяюсь к команде, которая создает детализированные планы, рабочие чертежи для пристройки к музею «Хрустальные мосты». Здесь мы рассматриваем высоко-детализированные чертежи. Они уже выполнены на компьютере, и мы смотрим на мониторы. Меня мониторы раздражают, потому что я люблю рисовать и быстро писать поверх деталей по мере их уточнения. В старые времена у нас