Когда Венеция очнулась, она сразу увидела мать. Ее лицо светилось торжеством, на губах играла злорадная улыбка. Венеция подумала, что так может смотреть только злейший враг.

— Ты?! — в устах Венеции это прозвучало как обвинение.

Миллисент ленивым безразличным жестом коснулась жемчуга на шее.

— Когда-нибудь, когда ты станешь старше и мудрее, ты поблагодаришь меня за это. Только глупые молоденькие девчонки совершают подобные ошибки — влюбляются не в тех, в кого надо.

— Он в тысячу раз лучше твоих бостонских знакомых, — резко ответила Венеция, ее глаза метали молнии.

Миллисент рассмеялась.

— Ты просто капризная девочка. Но надеюсь, когда вырастешь, ты все поймешь.

— Я не собираюсь с тобой спорить. Где папа? Я хочу видеть папу.

Миллисент не пошевелилась, но ее пальцы, ласкающие жемчуг на шее, замерли.

— Он умер, — абсолютно спокойно произнесла миссис Брэддок.

Эти слова оглушили Венецию; ей показалось, что ее ударили. У нее перехватило дыхание, а когда она заговорила снова, ее голос звучал еле слышно:

— Ты лжешь!..

Миллисент улыбнулась и пожала плечами.

— Его тело в похоронном бюро в Виргиния-Сити. Можешь посмотреть сама.

Венеции казалось, что она видит страшный сон.

— Ты его убила, — воскликнула она, плохо соображая, что говорит.

— Господи, ты и вправду невыносима. Разумеется, я его не убивала. Уильям так и не вернулся живым из своего безумного путешествия в горы, куда он отправился, чтобы спасти тебя. Вне всякого сомнения, его убил кто-то из этих дикарей, с одним из которых ты жила. Если тебе так хочется кого-нибудь обвинить, вини в этом себя. Янси говорил мне, что это ты настояла на том, чтобы отправиться в хижину этого дикаря. Так что я бы сказала, милочка, ты так же виновата в гибели своего отца, как и все остальные. Кстати, тебе понравилось спать с этим твоим индейцем?

— Не смей говорить ничего дурного о Хэзарде! Он прекрасный человек!

— Был, дорогая. Он мертв.

Венеция побледнела как полотно. Жестокая реальность обрушилась на нее. Она думала о Хэзарде как о живом, несмотря на то, что слышала выстрелы, видела головорезов, атаковавших шахту. Где-то в глубине сознания жила вера в то, что она скоро оставит эту комнату, эту ненавистную женщину и вернется в горы в хижину Хэзарда. И Венеция не желала расставаться со своей верой.

— Это неправда, — она говорила спокойно, хотя на самом деле была близка к истерике.

— Твой любовник мертв! — Миллисент больше не пыталась скрыть своего враждебного отношения к дочери. Ее слова сочились ядом, а в серых глазах горела ненависть.

— Нет, Хэзард жив! Он не может умереть! — чуть не плача, выкрикнула Венеция. — Я не верю тебе! — Сердце ее готово было разорваться от отчаяния и боли, руки стали холодными как лед.

— А я говорю, твой краснокожий дикарь мертв и похоронен в этой своей шахте под тоннами руды, — в голосе Миллисент слышалось торжество.

Венеция натянула на голову одеяло, пытаясь спрятаться от этого холодного голоса. Но это не помогло. Она слышала каждое слово, и каждое слово лишало ее желания жить. Хэзард погиб! Хэзард, ставший для нее смыслом жизни, мертв… Слезы текли по ее щекам, рыдания сотрясали хрупкое тело. И наконец она сдалась. Отупев от горя, Венеция подумала: «Я тоже умерла».

Прошло два дня, а Венеция почти не вставала с постели. У нее не осталось больше слез, но от этого боль утраты стала только сильнее. Хэзард жил в ее памяти, и воспоминания превращались в терзающую душу пытку.

К концу второго дня Венеция настолько ослабела телом и душой, что легко согласилась вернуться в Бостон. Она не разговаривала ни с матерью, ни с Янси; за ней ухаживала старая добрая Ханна, которую Миллисент привезла с собой. Именно Ханна напомнила ей о долге перед памятью отца.

— Конечно, я поеду, Ханна, — глубоко вздохнув, сказала Венеция. — Но как только папу похоронят, я вернусь обратно.

Она хотела, чтобы ее ребенок родился там же, где родился Хэзард, и считал Монтану своим домом. Венеция не стала говорить об этом Ханне, но верная служанка поняла ее тоску по любимому человеку. Бледная, вялая, Венеция казалась совсем маленькой на огромной резной кровати, но ее глаза яростно горели. И Ханна сразу вспомнила маленькую девочку в доме на Бикон-стрит. Даже ребенком Венеция всегда знала, чего хотела.

— Это хорошее место, и я верю, что вы сюда вернетесь. Но сейчас вам надо ехать домой.

Ханне очень хотелось бы, чтобы причина слез ее молодой хозяйки была такой же простой, как и раньше. Но она слишком давно и слишком хорошо знала Миллисент Брэддок, чтобы поверить в ее рассказ о случайном взрыве.

А Янси Стрэхэн сразу показался ей безжалостным бандитом, несмотря на его благородное происхождение.

Ханна не могла изменить того, что случилось. Она не могла вернуть своей девочке потерянную любовь. Но она могла дать Венеции то, что всегда давала, — свою любовь и утешение.

Хэзард уже третий день прорубал отверстие в потолке восточной выработки, но сделать ему удавалось совсем немного. Во всяком случае, от собственного плана он отставал. Слишком часто повторялись головокружения. Для другой израненной руки он сделал шину из досок от старого ящика из-под пороха и подвязал конструкцию ремнем от своих кожаных штанов. Процедура заняла у него полдня, потому что он то и дело терял сознание от боли. Его рука распухла и превращала каждое движение в пытку. Хэзард с тревогой наблюдал, как она меняет цвет от розового до красного, а потом до пурпурного. Он по опыту знал, что если концы пальцев посинеют, то руку он потеряет.

Когда Хэзарду удалось наконец приладить к руке шину, остаток дня он пролежал. Все его тело требовало передышки после такого страшного напряжения. Хэзард зажег свечу совсем ненадолго, когда проснулся, проверил цвет своей руки и снова погасил ее.

У него был не слишком ясный план спасения, который он продолжал обдумывать даже во время сна. В моменты пробуждения Хэзард снова и снова все просчитывал и проверял, принимая в расчет отсутствие воды и пищи. Ему требовался отдых. Его тело отказывалось ему повиноваться. Хэзард просто терял сознание и погружался в темноту. Но Хэзард знал, что ему все равно придется скоро начинать двигаться: без еды и только с той влагой, которая скапливалась на стенах подземелья, он долго не продержится. С каждым днем запас его сил будет уменьшаться. И все-таки Хэзард не сомневался — если есть выход, есть способ воссоединиться с Венецией и их еще не родившимся ребенком, то он найдет его. Или умрет, пока будет пытаться выбраться. Это было записано, в его кодексе воина. По подсчетам Хэзарда, восточная выработка в самом высоком своем месте отстояла от поверхности на восемь футов. Он прорыл два фута накануне, а потом ему пришлось пробиваться мимо скальной породы. Хэзард собирался продолжать рыть практически без отдыха, понимая, что сил у него становится все меньше. И, судя по темпам его продвижения вперед, трудно было сказать, кто сдастся первым — зеленые изверженные породы или он.