— Ладно, не буду, — соглашается Тони. — Но имей в виду, наяву тут тоже ярмарка с каруселью. Откуда-то внезапно взялась, стоило на минутку отвернуться. Я решил, будет обидно, если ты все пропустишь.

От изумления я открываю один глаз. А потом второй. И смотрю вниз, на освещенную факелами Ратушную площадь, заполнившуюся вдруг уличными музыкантами, торговцами в костюмах эпохи Ягеллонов и слишком бодрыми для этого времени суток горожанами.

А в самом центре развеселого шумного хаоса гремит, звенит, скрипит, переливается огнями карусель, разноцветные лошадки бегут по кругу под восторженный смех давным-давно переросших подобные развлечения седоков. И если я не присоединюсь к ним немедленно, буду дураком, каких мало.

Проснувшись, Беата смотрит в окно.

Нет, не так. Беата просыпается, уткнувшись носом в окно, от прикосновения холодного стекла ко лбу. В этом нет ничего удивительного, потому что кровать стоит возле окна.

Не так, не так. Будем честны, кровать стоит в трех метрах от окна. В трех чертовых метрах от чертова окна стоит эта чертова кровать, но Беата все равно просыпается от прикосновения холодного стекла, пропади оно пропадом, ко лбу и смотрит в окно.

Там, за окном, улица Русу, там идет дождь и, ловко лавируя между струй, плывут небольшие серебристо-зеленые рыбы. Беата смотрит на рыб. «Не проснулась, — думает она. — Так и знала, я просто еще не проснулась».

Беата моргает. Рыбы исчезают. Дождь остается.

Все-таки проснулась. И это, конечно, обидно. Так обидно, что впору расплакаться, но слезы, думает Беата, могут смыть воспоминания, которые еще не ушли, пока совсем рядом, где-то здесь, между лбом и холодным стеклом, поэтому лучше стоять спокойно, не шевелясь, ждать, пока память о сновидениях вернется, не может не вернуться, потому что, если нет, зачем тогда все.

* * *

— Мне сегодня всякое странное снилось. Очень хорошее. И от этого до сих пор все как-то подозрительно прекрасно. Но при этом очень странно, — говорит Беата, сосредоточенно помешивая кофе деревянной палочкой.

Это, будем честны, совершенно бессмысленное действие. В кофе нет сахара, а значит, и размешивать нечего. Можно было бы предположить, будто круговые движения палочки помогают сосредоточиться. Но нет. Ни черта они не помогают. Скорее наоборот, еще больше рассеивают внимание. А нам того и надо. Сосредоточиться — это значит окончательно проснуться. А пока внимание играет в чехарду, суматошно перескакивая с одного на другое, есть небольшая надежда, что Беата еще спит.

— И теперь все смешалось у меня в голове, — говорит Беата. — И не только в голове, по-моему. Взять хотя бы огурец. Вот этот твой дурацкий зеленый огурец. Какая прекрасная нелепость!

— Почему это вдруг дурацкий? — спрашивает Тома. — И вовсе он не нелепость. Просто огурец. Обычный овощ. Можно сказать, никакой. То есть без дополнительных метаовощных свойств. Или трансовощных. Один черт.

У Томы глаза зеленые, как раз в тон огурцу, высокие скулы и прозрачные руки — словно бы Тома в один прекрасный день решил стать невидимкой, начал именно с рук, и поначалу дело вроде бы пошло, но в итоге ничего не получилось, пришлось оставить как есть. Рядом с Томой все удивительным образом обретает смысл. Нет, не так. Будем честны, Тома сам по себе — смысл. По крайней мере здесь и сейчас. В кафе, сегодня в полдень. Для Беаты.

— Верно, — соглашается Беата. — Совершенно нормальный дурацкий огурец без дополнительных свойств… Ну прости, прости, больше не буду тебя дразнить. Просто после всего, что мне сегодня снилось, я никак не могу привыкнуть к обычному порядку вещей. Нет, не так. Не привыкнуть, а стать его органической частью. Например, мне сейчас кажется, что никто в мире, кроме нас с тобой, не пьет кофе, закусывая его огурцом. Так просто не принято. И в кофейнях никогда не подают огурцы, их там днем с огнем не доищешься.

— Ну как это — не доищешься? — Тома почти всерьез возмущен. — Еще чего не хватало — кофе без огурца пить. Какой в нем тогда смысл?

— Никакого, — кивает Беата. — Но сон есть сон, там все всегда шиворот-навыворот, ты знаешь. И у меня такое ощущение, что я еще не проснулась окончательно. Поэтому все перепуталось, особенно простые факты, о которых никогда не задумываешься, потому что они и без наших раздумий есть и будут всегда, сами собой разумеются — небо над головой, земля под ногами, полуденная луна, обязательный огурец к кофе и все в таком роде.

— Значит, тебе снился страшный-страшный кошмар о зловещей реальности, несчастные обитатели которой вынуждены пить черный кофе без огурцов, — подытоживает Тома. — Наверное, это был сон про ад для еще не рожденных грешников. Бедная девочка.

И смеется так заразительно, что Беата тоже не может удержаться от улыбки, чего доброго, сейчас расхохочется, а это, будем честны, некстати. Рассмеяться — значит окончательно проснуться, в этом смысле рассмеяться даже хуже, чем сосредоточиться, вот в чем штука.

Поэтому надо держать себя в руках.

* * *

— Тем не менее это был очень хороший сон, — говорит Беата. — Не то чтобы там происходили какие-то особенные события. Они были вполне обычные, по крайней мере казались таковыми, пока я спала. Но это точно был сон про счастье. Просто счастье, и все. Беспричинное. Нет, не так! Не беспричинное. Счастье как норма. Как некоторый обязательный общий фундамент, как способность ходить или чувствовать ладонью цвет всякой поверхности, к которой прикоснешься, как, не знаю, наличие головы. Родился человеком, значит, у тебя есть голова, и ты счастлив, поехали дальше.

— Я знаю такие сны, — кивает Вера. — Я тоже иногда… Ох! Потом так не хочется окончательно просыпаться. Как же я тебя понимаю.

У Веры ярко-рыжие волосы и такие же вены, не голубоватые, а оранжевые, как будто вместо крови по ним течет апельсиновый сок. Нет, не так. К черту «как будто». Будем честны, густой ароматный оранжевый сок действительно течет по Вериным жилам, и вот прямо сейчас сочится из правого виска, тонкий ручей впадает в апельсиновую реку, узкую, бурную и ароматную, на ее берегу так сладко дышится, так уютно сидится, так привольно бездельничается в час пополудни с чашкой лазурного кофе без молока в холодных от счастья руках.

— Вот-вот, — вздыхает Беата. — Но будем честны, это уже случилось. Я уже проснулась, такие дела… Кстати, ты тоже была в этом сне. Только тебя там как-то иначе звали. И кажется, ты была мальчиком. Или нет? Ай, неважно. Главное, это была ты, я точно знаю.

— Мальчиком? — хмурится Вера. — Ну хоть красивым, надеюсь?

— Конечно, — улыбается Беата. — Очень. Не факт, что именно мальчиком, но самым красивым в мире, клянусь.