Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За тяжелой деревянной дверью было тихо. И она постучала громче, молясь о том, чтобы боги были милосердны. Мэл так волновалась за своего ребёнка, что ужас от встречи с ней, на время отступил. Вот послышались неуверенные шаги, и деревянная преграда со скрипом отворилась настолько, чтобы находящийся внутри человек смог разглядеть гостей.
— Извините за вторжение. Мы не рассчитали время на дорогу, заблудились в ночи и замёрзли. Можно отогреться у вас? Мой ребёнок очень замёрз в пути, она может заболеть. Пожалуйста, я заплачу, сколько попросите! — она боялась того, что эта дверь захлопнется, едва закончится её речь, но она распахнулась шире, пропуская ночных посетителей внутрь.
Дом был простенький. Грубо обструганная деревянная мебель, старая, но выбеленная каменная печь, тканевые половички на деревянном полу. И тепло. На ночь хозяйка хорошо натопила печь. Кожу на руках слегка пощипывало, когда тёплая волна прошла по ледяным пальцам.
— Вы можете положить ребёнка в этой комнате, я сейчас принесу ей отвара, пусть выпьет и может лечь отдохнуть, — женщина ушла на кухню, где шуршала высушенной травой. А она перенесла дочь на кровать, сняв с неё верхнюю одежду и укутывая в тёплое одеяло.
— Сейчас, солнышко, сейчас согреешься, — она приняла тёплый стакан и глоток за глотком отпаивала малышку целебным отваром.
Девочка выпила всё до дна и неловко улыбнулась знахарке, стоявшей у кровати, а потом легла на подушку, накрылась одеялом почти до глаз и закрыла их, переносясь в сонное царство. Это вызвало у герцогини волну облегчения. И Мэл счастливо улыбнулась, погладив её по волосам, прежде чем проследовать на кухню за хозяйкой.
— Большое спасибо, что пустили нас с Берти. Моё имя — Мэлантэ Эксетер. Как я могу обращаться к вам? — оставшись наедине с ней, ей было чертовски неловко. Девушка присела на край стула на кухне и смотрела в пол.
Женщина была, вряд ли старше сорока, очень миловидная, сероглазая, с не полной, но пышной фигурой. И волосы. Седые пряди ровным водопадом ложились на её плечи. В ней чувствовалась внутренняя сила.
— Лилит, — она выставляла на стол тарелки с едой, от которой поднимался еле заметный пар. — Ваша дочь совсем не похожа на вас внешне. Хотя сходство ваших душ заметно невооруженным глазом.
— Она самое дорогое, что есть у меня теперь. Я спасла её из лап рабовладельцев в Рановии. С того времени мы неразлучны, — она честно ответила на завуалированный вопрос Лилит. Обвела любопытным взглядом помещение, изучая детали, перед тем, как спросить. — А где ваши родные?
Мясная похлёбка приятно грела замёрзшие внутренности. Вкусная еда и защита от холода гор — единственное, что ей нужно было этой ночью. Но вместе с горячей едой возвращалась и нервозность. Страх быть неузнанной, страх быть отвергнутой, страх разочарования.
— Мой муж давно погиб на охоте. Дочь тоже чуть не погибла. Я надеюсь, что не погибла. Надеюсь, у неё все хорошо, — Лилит не нравилась эта тема разговора, но она вежливо отвечала на вопрос. — Что понадобилось герцогине соседних земель в горах?
Вопрос застиг девушку врасплох. Неужели и в горы дошли вести о ней? А потом она усмехнулась, осознав, что сама представилась новой герцогской фамилией. Не удивительно, что женщина смогла провести параллель.
— Меня привело вот это, — между ними на деревянный стол лёг кулон четырёхлистника. Её собеседница подхватила его рваным движением дрожащей руки. И сжала в кулаке.
Лихорадочным взглядом она изучала её лицо, но не находила знакомые черты, цвет волос и глаз. Холодный, почти ледяной взгляд пригвоздил девушку к стулу.
— Откуда у вас этот амулет? — и голос принадлежал тоже истинной северянке. Мэл невольно поёжилась от сочившейся угрозы. Отчаяние в глазах Лилит пристыдило её, заставив заговорить. Что могла подумать женщина, которой принесли подарок дочери? Кажется, это было подобно тому, если бы она положила отрубленную голову её ребёнка на стол.
Мэлантэ сосредоточилась, закрыв глаза, снимая тёмную маску и обнажая своё истинное лицо и тату Теней.
— А откуда он мог у меня оказаться…мама? — эту фраза девушка прошептала с закрытыми глазами. Крепко смежив веки, она почти не дышала, ожидая реакции. Боялась открыть глаза и просто посмотреть на Лилит, словно, только она сделает это, тут же умрёт, не сойдя с места. Минута тишины, в течение которой она умерла и воскресла несколько тысяч раз, оказалась той ещё пыткой.
А затем послышался звук скрежета ножек стула по полу, тихие неуверенные шаги и прикосновение тёплой руки к её руке. Она вздрогнула и открыла серебристые глаза, со вспыхивающими на глубине искрами. Лилит сидела на коленях перед девушкой, взяв её руки в свои и упав головой на колени Мэл. Она целовала холодные ладошки, и слёзы из серых глаз катились прямо по пальцам дочери.
— Прости меня. Прости… Прости, — тихо шептала самая несчастная в мире женщина, дважды потерявшая близких и саму себя. — Прости.
Мэл не выдержала этого. Встала со стула, потянув с собой женщину и поставив её на ноги, а затем крепко обняла и расплакалась. Она ревела, как маленький ребёнок, и мама вторила ей, захлёбываясь в слезах. Но постепенно слёзы отчаяния, сменились слезами радости.
— Спасибо, мама. Спасибо за шанс на жизнь. Спасибо, что отпустила меня в неизвестность. Спасибо, — она не помнила её, не должна была испытывать эту дикую радость от воссоединения, ведь никогда не знала мать, но чувствовала это. И это было восхитительно.
Когда женщина успокоилась, они снова сели за стол, но уже рядом. Лилит не выпускала её руку, сжимая и разжимая пальцы, словно до сих пор не верила, что дочь здесь, с ней. И это не мираж.
— Расскажи мне, расскажи мне всё! Я хочу знать всё, что я пропустила, пока ты росла вдали, — и девушка с радостью выполнила её желание, опустив некоторые особо жестокие подробности воспитания в клане. Она слушала её историю, хмурилась и улыбалась, ахала и вскрикивала. Никогда у неё ещё не было такого заинтересованного слушателя.
Под конец истории из соседней комнаты вышла заспанная Либерти, потирая глаза, и взгромоздилась на колени девушки, любопытно оглядывая знахарку. Мама улыбнулась светло-светло в ответ и обняла их обеих. Несколько минут они делились друг с другом теплом. Потом вместе кормили Берти, которая ужасно проголодалась. И снова говорили обо всём на свете. Их