Да.

– Зачем?

Купить лестницу. Чтоб собирать вишни.

– Разве в Канаде нет лестниц?

Конечно, есть! Просто они не такие хорошие и прочные, как американские лестницы.

На этот раз я даже не возношу никаких молитв, мне не до того.

Когда я въезжаю на мост, там нет никакой очереди. Я опускаю боковое стекло, гляжу на мужчину лет пятидесяти с лишним, с кожей, напоминающей газетную бумагу, какая бывает у злостных курильщиков. В дополнение к обычной подозрительности он, кажется, жутко несчастен.

– Гражданство?

– Американское. И канадское тоже. Двойное.

– Да ну? – Он моргает. – А что у вас с пальцем случилось?

Он перегибается через дверной проем своей будки и с интересом рассматривает мою забинтованную руку.

– Его оторвало, беднягу, – говорю я.

– Как это вы умудрились?

– Вишни собирал.

Таможенник кивает, сразу снова заскучав. Словно этот разговор точно такой, какой он ведет по десять раз на дню.

– Вы теперь поосторожнее, – грустно говорит он и закрывает окно, оберегая себя от холода.

Я решаю не ехать по шоссе I-90, а вместо этого отправиться по второстепенным дорогам к Готэму[48]. «Тойоту» я оставляю позади «Пицца хат» в Батейвии. Салон подержанных автомобилей на той же улице как раз открывается, когда я прихожу туда в своем новом обличии – в бейсболке и солнечных очках, в куртке с эмблемой «Гудиер», подняв ее полосатый воротник – и предъявляю свою кредитную карточку, чтобы забрать красный «Чарджер», который они хвастливо выставили на лужайку на всеобщее обозрение. Десять минут спустя я бросаю карту штата на заднее сиденье, даю газу и выезжаю на шоссе I-90, решив, что с большей вероятностью заблужусь в паутине извивающихся второстепенных дорог северных районов штата Нью-Йорк, чем на самом прямом федеральном шоссе, ведущем прямо к Манхэттену.

Плохая новость приходит в сервисном центре при въезде в Скенектеди, где я останавливаюсь, чтобы заглянуть в Google на предмет наличия в новостях моей фамилии.

Первая же попытка вызывает вопль из глубины моих внутренностей: «Профессор Колумбийского университета разыскивается в связи с двойным убийством в Гризли». Я хочу вызвать на экран все сообщение, но тут понимаю, что я-то всю эту историю знаю лучше, чем кто угодно другой.

Вылезаю из «Чарджера» и иду прочь.

Салоны подержанных авто теперь не для меня, поскольку мою карточку «Виза» засекут, как только я поднесу ее к приемному окошку банкомата. Это оставляет мне всего один выбор – добраться пешком до ближайшего жилого района и вломиться в первый же попавшийся дом, даже не озаботившись предварительно заглянуть в окно и убедиться, что внутри и вокруг никого нет. Ключи лежат прямо на обеденном столе. Шум спущенной воды в туалете в подвальном этаже говорит мне, что у меня в распоряжении секунда или, может, две.

Но мне больше и не нужно.

Менее чем через полтора часа я уже достаточно приблизился к Нью-Йорку, чтобы бросить очередную машину и сесть на пригородный поезд компании «Хадсон Лайн», чтоб доехать до самого города. Присоединяюсь к толпе других дневных пассажиров в длинных плащах и деловых костюмах, рассаживающихся по местам и скрывающихся за своими «Таймс» или смартфонами, под грохот колес устремляющихся к своим рабочим местам в тесных кабинетиках и офисах.

Воротник я держу поднятым, бейсболку надвигаю на глаза. Гляжу в окно, так что мое лицо могут увидеть лишь немногие пешеходы, когда поезд пролетает мимо них.

С каждой милей я ближе к тебе, Тэсс.

И – я понимаю это с дрожью от леденящего страха, который овладевает мной, подобно вирусной инфекции, – ближе к тому, кто тебя удерживает.

Гранд-Сентрал в пять часов пополудни, в час пик. Я пробираюсь по раскаленным пешеходным тоннелям в плотной массе человеческих тел, половина которых надеется поймать свободное такси, которых, когда мы выбираемся на улицу, на слепящее солнце, нигде не видно. Парочка копов, стоящих возле выхода, держится в тени, под металлическим навесом, обозревая прохожих в своем ритуальном исполнении долга бдительности. Вполне вероятно, что их приоритетной задачей на сегодняшний день является поиск некоего Дэвида Аллмана, которого в последний раз видели в идиотском облачении, в шмотках, прикупленных в заштатном универсальном магазине, и без большого пальца на правой руке. Если так, то эти парни отвратно выполняют свою работу. Они замечают, что я гляжу на них, и им на лица возвращается обычный взгляд нью-йоркского копа – давай-шагай-дальше-приятель, – а потом они продолжают обмениваться своими грязными шуточками, выискивая глазами террористов и мини-юбки.

Но даже при этом я сомневаюсь, что у меня осталось много времени, пока меня не выследили. Сейчас каждая минута, пока я тащусь по раскаленному бетону тротуара 48-й улицы по направлению к «Чейз-Манхэттен-банку» и пока никто не заорал у меня над ухом: «Эй, я видел этого малого в программе новостей!» – или из вдруг затормозивших рядом черных внедорожников «Сабербэн» не высыпались парни в сияющих флуоресцентными надписями «ФБР» бронежилетах и не сцапали меня, – это минута, на которую я совсем не могу рассчитывать. Однако вместо того, чтобы держаться в тени, ближе к стенам домов, я на каждом углу спрыгиваю с тротуара и машу руками, пытаясь поймать такси, и выставляю себя на обозрение пассажирам всех патрульных машин, что проезжают мимо. В конце концов я прихожу к решению, что пытаться сесть в такси гораздо более опасно, нежели просто топать прямо к банку, всеми силами маскируясь в движущейся толпе аналогичным образом разодетых туристов. От дневной жары я буквально варюсь в этой нейлоновой куртке, но продолжаю двигаться вперед, опасаясь быть обнаруженным, если мой поднятый воротник окажется недостаточно высок, чтобы скрывать нижнюю часть лица.

Войдя в банк, я тут же замечаю на потолке все камеры видеонаблюдения в черных конусообразных корпусах, всех охранников из службы безопасности с наушниками, вставленными в ухо. Скорее – к окошку «Обслуживание клиентов». И новые страхи, когда приходится назвать свое имя и потребовать выдать мне содержимое моей банковской ячейки. Младший менеджер – молодая женщина – выходит в зал, чтобы пожать мне руку (сюжет из репертуара театра мучительных усилий на ниве связей с общественностью), и предлагает «посидеть тут в прохладе». Но когда она возвращается на свое место, не оглядывается ли она на меня и кассира, который ведет меня в подвал? Когда она останавливается, чтобы переговорить с коллегой из отдела внешних связей, не смотрит ли она в мою сторону, случайно или намеренно?

Тем не менее пути отступления в любом случае уже отрезаны. Время уже близится к шести. Менее часа до того, как… до чего?! Я стараюсь не думать об этом, а просто иду дальше, к следующему этапу. Сейчас мое дело – заполучить документ.