Если я сумею добраться до выхода, они потеряют меня из виду. Нет сейчас ничего более важного, чем догнать Элейн, приблизиться к ней. Потому что с каждым шагом, на который увеличивается расстояние между мной и моим отцом, – и с каждым шагом, который приближает меня к выходу, – вой демона все больше стихает. Он теряет силы, словно уступает их кому-то другому.

Тихо.

Внезапная и полная тишина. Я выбираюсь из главного зала терминала на платформу вместе с другими пассажирами, заканчивающими свои телефонные разговоры и швыряющими пустые банки из-под содовой в урны, прежде чем сесть в вагон и найти себе удобное местечко. И еще снова слышу звуки живого мира. Шарканье подошв людей по каменному полу, их обещания: «Я скоро буду дома».

Ее здесь нет. Женщины, которую я принял за О’Брайен – но которая ею не была, не могла ею быть, – здесь нет. Это просто была какая-то другая, похожая на нее. Восставшее из памяти воспоминание о том, какой она была, какой приходила сюда, когда мы устраивали себе здесь свидания-которые-не-были-свиданиями.

Бесполезное видение, как и всякое видение, оно мне ничем не поможет. Пути назад нет. Если у меня и есть еще шанс убежать, то не здесь, не на вокзале, а сев в поезд. Но у меня нет билета – не было возможности его купить, – а это означает, что меня выкинут из вагона на первой же станции. Или сдадут охране. И все-таки мне удастся убраться отсюда. Прочь, подальше, хоть на несколько минут подальше от полиции! И от того монстра, который, я это точно знаю, чувствую, все еще стоит и ждет меня под часами.

Рука у меня на плече. Твердая и уверенная.

– Отличный прикид, профессор.

Я резко разворачиваюсь и обнаруживаю, что она стоит в нескольких дюймах от меня. Выглядит при этом отдохнувшей и здоровой. Более того, довольной и даже веселой.

– Элейн! Господи Иисусе!

– Ну что? Он тоже здесь?

Мне хочется обнять ее, но тут внезапно меня заливает холодная волна ужаса, которая чуть не поглощает меня.

– Пожалуйста, скажи, что ты не…

– Не волнуйся, – говорит моя подруга, ущипнув себя за кожу лица. – Здесь никого другого нет, только я сама.

– Но тебя здесь просто не может быть!

– У меня имеется решительное опровержение этого. – Она наклоняется достаточно близко, чтобы я почувствовал запах ее духов. – Я очень даже явно здесь.

– Так ты…

– Ни крыльев, ни нимба у меня нет, ничего такого мне не дали. Но, да, насколько я могу судить, я очень даже здесь.

Сотни вопросов, толкаясь, толпятся у меня в голове, и каждый требует внимания. И О’Брайен прочитывает все и отбрасывает их прочь, качнув головой.

– Сойдешь на станции «Маниту», – говорит она, протягивая мне билет, который успела купить. – Там будет стоять белый «Линкольн» на парковке. Ключи под левым передним колесом.

– Документ… Мне нужно время, чтобы спрятать его в безопасное место. Или уничтожить.

– Выбор за тобой.

– Они все же меня поймают.

– К северо-северо-востоку.

– Я не…

– Ты же Кэри Грант помнишь? Хороший, добрый человек, вляпавшийся в скверную историю. Его приняли за другого. Преследователь известен полиции, они знают все, что он натворил. А что касается тебя… Ты – профессор, который ничего никогда не нарушал, разве что иногда превышал скорость, но всегда аккуратно платил штраф. Ты защищался единственным способом, который знал.

– И это сработает?

– Разумное сомнение. Достаточно часто срабатывает в случаях с реально виновными. Но ты можешь считать, что у невиновных шансов на оправдание гораздо больше.

Элейн сжимает ладонями мое лицо.

– Ты очень хорошо все делал, – говорит она. – Не только после Венеции. Вообще всю жизнь. Я знала это и раньше, как мне кажется, но теперь я это вижу. Ты все время сражался, с самого детства.

– Сражался за что?

– За то, чтобы делать самое трудное, за то, что мы в большинстве считаем легким. Чтобы быть добрым. Ты никогда не отступал. Тебя испытывали, проверяли, и ты прошел все испытания, Дэвид.

Сейчас не время для объятий – я понимаю это по беглой улыбке своей коллеги. Но она все равно продолжает меня обнимать. Волна мощи, как сжатая пружина, проходит сквозь меня, облегчая вес портфеля у меня в руке.

– Тебе нужно сесть в этот поезд, – говорит Элейн, резко высвобождая меня из своих объятий. – В этот поезд. Прямо сейчас.

– Я…

– Да-да. Я знаю.

Я делаю, как она сказала. Вхожу в вагон через ближайшую дверь и слышу, как она закрывается за мной. Поезд уже начал двигаться.

Последний вагон, в котором я оказался, полон народу, и я иду по проходу, нагибаясь, чтобы выглянуть в окно на платформу, но О’Брайен там уже нет. Возле арки стоит коп и смотрит на уходящий в тоннель поезд. Он нюхает воздух, наверное, пытаясь учуять в застоявшемся воздухе над платформой чей-то запах, след.

Мне не остается ничего другого, кроме как найти себе свободное сидячее место. Я прохожу в следующий вагон и обнаруживаю, что он заполнен всего на четверть. Останавливаюсь, оглядываю ряды сидений, затылки, пытаюсь понять, какое место с наименьшей вероятностью может оказаться по соседству с болтливым соседом.

Кашляю, выхаркиваю застрявший в глотке воздух.

Она сидит в середине вагона – одна, у окна, смотрит в него, во тьму пролетающего мимо тоннеля. Светлая косичка цвета рислинга едва видна в щели между сиденьями.

Мне требуется, судя по ощущениям, довольно много времени, чтобы дойти до нее и сесть рядом. Еще больше времени ни один из нас не двигается. Знакомый апельсиновый запах ее кожи теперь смешивается с уходящими ароматами мокрого сена и вонью животных, содержащихся в плохо вычищенных стойлах.

Ее неподвижность заставляет предположить, что она спит. Но в отражении в стекле окна видно, что глаза у Тэсс открыты. И они впитывают в себя отражения нас обоих. Эти беловатые как мел фантомы в оконном стекле.

Когда она заговаривает, ее дыхание туманом возносится над нами обоими:

– Папочка?

– Да.

– Если я повернусь, ты все еще будешь здесь?

– Я здесь, если и ты здесь.

Поезд набирает скорость, несется по земле, по тоннелю, под островом, населенным миллионами. Скоро мы выскочим из него на другой стороне реки.

Она оборачивается, и я вижу ее.

Это она, и я верю.