— Если на ночь оставлю батарею включенной, утром башка раскалывается.

Я натянула толстовку через голову. Он целый день в ней проходил. Прохладная, как и все в этой комнате, зато пахнет им, его теплом. Джосбери налил себе чего-то из мини-бара и, взбодрившись, сел в кресло перед окном.

Я сделала глубокий вдох.

— Я понимаю, что давно должна была об этом рассказать, но, думаю, ты поймешь, почему я молчала.

Он поднес к губам стакан с янтарным напитком на самом донышке.

— Помнишь, я говорила, что когда-то жила на улице?

Он, пригубив, отставил стакан. Стекло легонько стукнуло о столешницу.

— А еще у меня были проблемы с наркотиками.

С его стороны — кивок, с моей — еще один глубокий вдох.

— На самом деле ситуация была совсем плачевная. Я почти два года сидела на героине. На собеседовании в лондонской полиции я и трети правды не рассказала.

Одна бровь вскинулась от удивления.

— Им я сказала, что просто «баловалась» в юности. Что из-за этого когда-то недоучилась, но потом завязала. Задолго до подачи документов.

Брови у Джосбери выровнялись. Он внимательно смотрел на меня.

— Я сдала и кровь, и мочу, и они убедились, что я не вру. На тот момент я действительно была трезвая как стеклышко. Хорошо еще, что меня никогда не ловили на чем-то серьезном. Если бы на меня завели хоть одно дело, никуда бы я, разумеется, не попала. Но когда я подавала документы, они расширяли критерии приема. Тот факт, что я не понаслышке была знакома с жизнью лондонских низов, расценивался как плюс. Они считали, что это важный опыт для офицера полиции.

По выражению лица Джосбери я поняла, что он думает об этих послаблениях. По всем участкам страны звучала одна и та же песня с припевом: «Берут кого ни попадя».

— Во время стажировки у меня постоянно брали анализы. Я встречалась с психологами. В общем, они перестраховались, как могли. Но я держалась молодцом и получала хорошие оценки на экзаменах.

— И тебя взяли.

— Взяли. Но если бы они знали всю правду, то не подпустили бы меня на пушечный выстрел. И когда ты передашь им то, что я сейчас скажу, — а я понимаю, что ты должен это сделать, — моей карьере в органах придет конец. — Я выдержала паузу. — Родных у меня нет, — продолжала я. — Друзей, как ты сам мог убедиться, тоже. Только карьера. И я ни за что бы ею не пожертвовала, если бы у меня был выбор. Понимаешь?

— Понимаю. Но ты еще ничего толком не сказала.

— Я росла в неблагополучной семье. Не буду вдаваться в подробности, но дедушке и бабушке пришлось взять меня на воспитание. Они со мной не справлялись. Почти все детство я провела в детских домах и временных приемных семьях.

— Знакомый сюжет, — отметил Джосбери.

— К шестнадцати годам я уже регулярно курила марихуану, нюхала кокаин, когда удавалось достать, и экспериментировала с самыми диковинными коктейлями. Например, кокаин с метамфетамином, популярный был рецепт. При всем при этом девочкой я была смышленой и каким-то чудом поступила в университет. Но на кампусе, сам понимаешь, такое раздолье… Под конец первого курса я уже не знала, какой сегодня день. Естественно, меня исключили. Идти было некуда, бабушка с дедушкой уже умерли, а государство забывает о своих гражданах после восемнадцатого дня рождения.

— И ты поехала в Лондон.

— Да. Решила: а почему бы и нет? В северных кварталах я познакомилась с ребятами, которые преподали мне уроки жизни. Мы спали в заброшенных зданиях, пока нас не выгоняли. А когда выгоняли, находили новые.

— А где ты брала наркотики?

Сложный вопрос. Я опустила глаза.

— Торговала собой?

Я кивнула, не отрывая взгляда от ковра.

— Был один парень, Рич. С Ямайки. Молодой, но здоровенный и с характером. Он… Получается, он был моим сутенером. На него еще несколько девочек работало. Он выводил нас в клубы или бары, а то и просто на улицу или в заброшенные дома, и приглашал клиентов.

Я рискнула посмотреть Джосбери в глаза. Они лишились всякого цвета.

— Денег я не получала. Никто из девочек не получал. Мы делали свое дело, а нам давали то, что нам было нужно. Каждый день наступал непродолжительный период, когда мы хоть что-то соображали. Тогда Рич собирал нас всех вместе, вел куда-то, где нас мыли и кормили, а потом мы снова шли на работу. После «смены» мысли были только об одном: скорей бы дернуть — и забыться.

Джосбери доцедил свой янтарный напиток.

— Иногда Рич просто приходил к нам со своими дружками, будил нас и… С дружков он даже денег не брал. Они нас имели по очереди. Поэтому я теперь так хочу попасть в «сапфировый отряд». Потому что я все это пережила на собственной шкуре.

Джосбери встал и налил себе еще.

— Так бы оно и продолжалось до первой передозировки или некачественной партии…

— Если бы не… — подсказал он.

— Если бы я не встретила одну девушку.

Джосбери выпрямился, ловя каждое слово.

— Она однажды просто появилась в моей жизни. Примерно моего возраста, может, на год младше, и очень наивная. Ничего не знала о законах улицы. Не такая, как все. Собранная.

— В каком смысле?

— Она не принимала наркотики. Не якшалась с Ричи и его дружками. Не знаю даже, как сказать… Она была не безнадежна.

— Продолжай.

— Она кое-кого искала. Другую девушку. Везде носила с собой ее фотографию. Целыми днями бродила по Лондону и спрашивала у бродяг, не видел ли ее кто.

— А она тебе говорила, кто это?

— Нет. Она о себе мало рассказывала. Я знала, что она тоже выросла без семьи и что ей тоже податься было некуда.

— Как ее звали?

— Я называла ее Тик.

— Тик? — нахмурился Джосбери.

— Бродяги редко обращаются друг к другу по именам из паспортов. В основном они от кого-то или чего-то прячутся. У всех есть прозвища. Она представилась как Тик, и я ее так и называла.

— Думаешь, это была Виктория Луэлин?

— Думаю, да. Но, поверь, она совершенно не была похожа на девочку с фотографии. Во-первых, волосы гораздо длиннее, во-вторых, русые, пепельного оттенка. Одевалась скромно, не красилась. Никогда. И вообще она была какая-то… утонченная, что ли. Не то что малолетняя валлийская оторва.

— А акцент у нее был?

— Возможно.

Он недоверчиво вскинул бровь.

— Слушай, я тогда жила как во сне. Я не знаю, с каким акцентом я в то время говорила, не то что она. Помню только приятный, негромкий голос.

— Ладно-ладно, не сердись. Что с ней случилось потом?

— Думаю… Мне сложно восстановить хронологию, я столько времени проводила в беспамятстве… Но она, кажется, нашла девушку, которую искала, и ни к чему хорошему это не привело.