– Я своими руками хочу этого злодея убить.

– Похвальное желание, – одобрил Архаров. – Я тоже злодеев не жалую. Да только убивает их пусть палач.

– Нет, я, я сам, своими руками!

– Может, приказать запереть тебя в чулане и не кормить, пока не остынешь? – ворчливо осведомился Архаров.

– Ваше сиятельство, прикажите отправить меня в столицу! Злодеи хотят застрелить государыню. Они крови не боятся, они трех моих друзей порешили, я за них посчитаться должен. Сам!

– Не вопи, встань и докладывай вразумительно.

Вразумительно не получилось, но Архаров понял, что конюх Егор, сбитый с толку ловкой девкой и соблазненный деньгами, уговорил товарищей тайно отвести породистого жеребца на случку. Конская свадьба не состоялась, но два конюха и два егеря столкнулись на лесной дороге с голштинцами, учившимися налетать на движущуюся карету и метко стрелять в седоков. После перестрелки, в которую как-то замешалась неизвестная Ерошке женщина, егерь Матюшка оказался убит, Фрол с Егором – тяжело ранены, и Ерошка вместе с ними попал в плен. Угрожая зарезать едва живых парней, главный немец добивался от Ерошки исполнения приказаний, но все равно – сперва Фролку заколол, потом – Егора. И тогда лишь Ерошке удалось сбежать к архаровцам.

– За такое и я бы своими руками удавил, – Архаров посмотрел на свои широкие ладони и растопыренные сильные пальцы. – Пожалуй, что ты прав. Тебе следует быть в Санкт-Петербурге. И опередить этих мерзавцев. Сейчас я велю разбудить своего кучера Сеньку, вы с ним верхами отправитесь в особняк князя Волконского. Князь ежедневно принимает курьеров из столицы. Ты с курьером поскачешь туда, не жалея задницы. Знаешь, как курьеры скачут? Летят! Там ты сам, как знаешь, найдешь столичного обер-полицмейстера господина Чичерина. Сейчас я приготовлю письма для князя и для Чичерина. А ты ложись хоть на кушетку. Отдыхай впрок, тебе предстоит бешеная скачка. Устин! Доставай бумагу, доставай перо, садись, пиши… Ну, что ты так глядишь?

– Ваше сиятельство мне верит? – почти беззвучно спросил Ерошка.

– Мне, вот и Устин не даст соврать, часто на ночь читают романы, французские и прочие, – ответил Архаров. – Такого, как ты тут наговорил, ни один писака не сочинит. Ты на французского писаку не похож. Так что, пожалуй, верю…

В комнатушке, которую Бейер, Штанге и Клаус занимали на постоялом дворе, по вечерам велись беседы о будущем величии. Клаус, дай ему волю, только о том бы и рассуждал, как будет счастлив, увидев на троне императора Павла. Но Бейер, целые дни проводя на дворцовой конюшне, приказал товарищам чуть ли не каждый день проезжать отдохнувших после дороги лошадей.

Те, которых дал Панин, были неплохи, но оба голштинца предпочитали им других – из конюшен графа Орлова. В ту ночь они могли бы, наверно, заполучить всех четверых – Сметанного и трех верховых. Но Сметанный сумел убежать, и Бейер понял, что это – особая милость судьбы: разыскивая драгоценного коня, граф бы все окрестности перевернул вверх дном. Одна из верховых лошадей, всадник которой был убит, тоже ускакала. Но две – остались, и для задуманного плана они отлично подходили.

Настал вечер, когда Бейер, явившись поздно вечером, сказал Штанге:

– Антон, взбивай пену, будешь меня брить.

Клаус вскочил с неубранной постели, на которой они со Штанге играли в карты.

– Завтра? Завтра?! – воскликнул он.

– Да, мой мальчик, завтра. Она собралась в Ораниенбаум. Ту дорогу я знаю. Там, проезжая через лес, неподалеку от Петергофа, есть удобный поворот. Выедем затемно.

Дорогу Бейер знал, поскольку в Ораниенбауме покойный император, будучи великим князем, выстроил себе потешную крепость Петерштадт. Эту игрушечную крепостцу все голштинцы любили, видя в ней образ будущих могучих укреплений, которые вырастут, когда Петр Федорович наконец-то станет полновластным русским царем. Покойная государыня Елизавета Петровна радовалась, видя, как дорогой племянник старательно вычерчивает планы куртин и бастионов, деньги на фортификационные затеи у него всегда имелись.

А нынешняя императрица знала Ораниенбаум постольку, поскольку совсем юной жила там. И не раз наезжала туда летом. Даже распорядилась построить себе там дачу.

– О мой Бог! – воскликнул Клаус. – Наконец-то! Господин Бейер, я счастлив! Наконец-то справедливость победит!

– Садись, Рейнгард, – сказал Штанге. – И в самом деле, пора избавляться от этой ужасной бороды. Я все время беспокоился, не нахватаешься ли ты вшей. Клаус, у нас есть ножницы? Нужно срезать все, что только можно.

– Какие ножницы? Антон, ты не понимаешь – мы избраны Богом для того, чтобы покончить с несправедливостью. Я всегда знал, что так будет. А ты – про ножницы, – с досадой ответил юноша.

– Клаус, ступай к хозяину с хозяйкой, если спят – разбуди и добудь ножницы, – приказал Бейер.

Клаус ушел и вернулся без ножниц. Его знаний русского языка хватило, чтобы понять слова, сказанные из-за двери заспанным голосом: какому-де глуподыре среди ночи ножницы потребовались? И шел бы он, болван неотесанный, туда, откуда на свет появился…

– Может, не стоит, Рейнгард? – спросил Штанге.

– Антон, это необходимо. Необходимо!

Бейер знал, что, начиная новую жизнь, нужно избавиться от всех гадостей старой жизни. Они отчего-то воплотились для него в бороде. Борода сопутствовала ему во всех странствиях – сперва в бегстве к самозванцу, потом в бегстве от разгромленных войск самозванца, в дороге, в столице, в болезни, в убийстве Ройтмана… Он нее следовало избавиться и вновь стать молодым! Таким, чтобы не стыдно было прямо с Петергофского тракта предстать перед новым государем – хотя, конечно, аудиенция состоится не так скоро.

– Тогда – как лошадям гривы стригут, ножом и гребнем, – предложил Штанге.

– Пусть так.

Штанге знал, как это делается, но сам за своей лошадью никогда не ухаживал. Избавление Бейера от бороды оказалось мучительным. Не сразу сообразили, что нужен самый острый нож. Потом Штанге ловко взбил пену в миске и сбрил оставшуюся неровную щетину.

Бейер сидел, закрыв глаза. Он мысленно говорил с покойным императором.

– Ваше величество, еще несколько часов – и я сдержу данное слово. Ваше величество, я все ради вас вынес, я замерзал в степях, где гуляют смертоносные бураны, я подставлял грудь под пули, я голодал, я прошел пешком сотни верст, и это не пустая похвальба. Ваше величество, я готов! Чем бы все ни кончилось – я служу вашему сыну, ваше величество! Я служу, я служу!

– Я умею ценить твою преданность, – ответил покойный император, да так громко, что Бейер вздрогнул, и бритва Штанге едва не отхватила ему нос. Но кожу со щеки она все же содрала. Пришлось заклеивать рану куском полотна с подола рубахи.

Заснуть ему в ту ночь не удалось. Беседа с Петром Федоровичем то прерывалась, когда он проваливался в мутное забытье, то возобновлялась, и ощущение грани между сном и явью пропало вовсе. Наконец Штанге похлопал Бейера по плечу.