– Он выдумал этот город. А потом привел сюда нас, – спокойно, почти мечтательно повторяет Юстасия. – Хотелось бы надеяться, что хотя бы нас он не выдумывал. Что мы были и прежде. До того, как… До того, как.

– Господи, конечно же, мы были! – восклицает Лиза. – Никто нас не выдумывал…

– Когда в следующий раз захочешь сделать мне сюрприз ко дню середины весны, поделись со мною своим оптимизмом, – невесело усмехается Стаси. – Упаковка пусть будет зеленая, расписанная лиловыми ирисами, а лента – нежно-оранжевая, как сердцевина цветка. Получив такой подарок, я, возможно, перестану наконец интересоваться личной жизнью нашего общего приятеля Макса, чтоб ему пусто было!.. Впрочем, ему, думаю, и без моих пожеланий вполне пусто…

Шарипутра наделен наивысшей способностью понимания.

Путешествие свое я растягивал, как мог, повинуясь все еще мощному инстинкту самосохранения, побуждавшему меня откладывать прыжок в очередную пропасть на неопределенное, хоть и неизбежное «потом». Ехал, не торопясь, озадачивая эмиссаров автоинспекции беспрекословным повиновением всем дорожным законам: даже если глупые круглые знаки ограничивали скорость моего, и без того не слишком стремительного, передвижения до сорока километров в час, я покорно следовал их указанию. То и дело останавливался, бросал машину на обочине и отправлялся бродить по лесу; купался чуть ли не в каждом встречном водоеме, обживал придорожные кафе. Два дня гулял по Киеву; во Львове же задержался на целую неделю. Так уж все совпало: и город красив чрезвычайно, и кофе хорош на удивление, и гостиница славная, да и промежуточная цель моего путешествия столь близка, что коленки трясутся.

Я, признаться, все время был настороже. Ожидал, что меня станут торопить, подталкивать в спину – возможно, не слишком ласково. Ох, возможно…

Но ничего необычайного не происходило. Вообще ничего. Словно бы мне дали отпуск за свой счет и временно позабыли о моем существовании. Словно бы судьба моя находилась не в центре грозового облака, не на гребне бессмысленной, ревущей волны, а в руках вполне милосердного, снисходительного существа, способного с пониманием отнестись к последней воле осужденного на изгнание из уютной тюрьмы. Даже если эта самая «последняя воля» больше похожа на детский каприз.

Возможно, впрочем, не было ни волны, ни грозового облака, ни, тем паче, милосердного существа. И судьба моя давным-давно уже находилась в моих собственных, не слишком умелых лапах. Что ж, привыкнуть к такой разновидности одиночества мне, пожалуй, будет непросто. Возможно, это и есть свобода, о которой я до сих пор имел весьма смутные представления…

…душа его расширяется и волнуется в предчувствии…

Я сам не заметил, как уехал из Львова. Лег спать в гостинице, а проснувшись, услышал, как где-то совсем рядом, примерно в полуметре от левого уха, стрекочет родничок. К щеке прилип неопознанный сухой лист, костяшки пальцев перемазаны травяным соком, на губах – ночная роса, шея ноет не то от холода, не то от стратегически неверного расположения головы: я опрометчиво использовал собственный туго набитый рюкзак в качестве изголовья, хотя обычно обхожусь вовсе без подушек.

По всему выходит, что я провел эту ночь в лесу. А вот как попал сюда, не помню, не понимаю, даже предположить не могу.

Автомобиля моего нет и в помине: ни на поляне, ни в окрестностях, ни на обочине дороги, куда я поспешно спустился, продираясь сквозь ежевичные кусты. Очевидно, придется стать пешеходом. Что ж, поделом мне.

Ладно, будем путешествовать автостопом – при условии, что по этой трассе хоть кто-нибудь ездит… Впрочем, возможно, я уже совсем рядом с Ужгородом. Так, сразу, фиг поймешь, но повсюду, куда ни глянь – округлые, словно бы детьми Атлантов в песочнице вылепленные и лишь потом наскоро заляпанные зеленой тиной лесов, Карпатские горы.

Примерно через полтора часа я добрался до небольшого села. Местные старушки, по счастию, возлюбили меня, бродягу, как всеобщего троюродного внука. Даже дикий южнорусский суржик, «украинский пыджынэць», при помощи которого я кое-как налаживал коммуникацию, великодушно простили. Усадили в палисаднике, накормили переспелыми яблоками, напоили медовым чаем, даже рюмку ядреной ореховой настойки цвета спитого чая налили. И дружною гурьбою проводили к автобусной станции. Там меня погрузили в жуткого вида транспортное средство, на первый взгляд, совершенно недееспособное, но руководимое отважным возницей с вислыми гуцульскими усами. Инструктировали хором: дескать, сейчас меня довезут до Рахова, оттуда другим автобусом или попуткой можно добраться до Мукачева, а то и сразу до Ужгорода – уж как повезет.

Рахов оказался совсем крошечным населенным пунктом – город не город, село не село – кто его разберет? В безнадежно задрипанном трактире возле автобусной станции я выпил несколько чашек самого вкусного в мире кофе. Никогда прежде такого не пробовал. Я даже огляделся настороженно по сторонам: не водят ли меня за нос, подменяя исходную реальность правдоподобной, но несбывшейся копией? Но ничего подозрительного так и не обнаружил. По тротуару гуляют толстые, холеные гуси; спелые сливы время от времени грузно шмякаются с деревьев прямо на раскуроченный асфальт; подростки с рюкзаками затравленно оглядываются по сторонам в поисках таблички с названием улицы; сердитая тощая старушка ведет воспитательную беседу с веселым, подвыпившим усачом – не то сыном, не то зятем, не то просто подвернувшимся под горячую руку прохожим. Если бы не подозрительно хороший кофе, мне бы и в голову не пришло… Но, возможно, в этой местности живут какие-то особые традиции его приготовления?[13]

Прогулявшись до заправочной станции, я сговорился о совместном путешествии с водителем умеренно раздолбанного грузовика и в четыре часа пополудни был доставлен в маленький пряничный городок Мукачево. За смешные деньги арендовал единственный «люкс» в местной гостинице. Преимущество этой каморки перед прочими помещениями состояло в наличии индивидуальной ванной комнаты и горячей (на самом деле чуть теплой) воды. Омыв кое-как чресла и прочие полезные части тела, я мирно проспал на оплаченной койке до самого заката. А проснувшись, обнаружил, что счастлив и взволнован, как ребенок накануне дня рождения. «Что будет?», «Как все пройдет?», «Кого я увижу?», «Что мне скажут?» и, наконец: «Что мне подарят?» Примерно такие же вопросы волновали сейчас и меня. Впрочем, я был готов принять любой дар, даже если мне, как почти всякому малолетнему имениннику, приготовили совсем не то, о чем я втайне мечтал.

Вход находился на земной поверхности.

Я отправился в гостиничный ресторан; спешно охмурив официантку, душевную черноокую дивчину лет пятидесяти с гаком, выяснил, что до Ужгорода можно добраться на такси. Всего-то около сорока километров, говно вопрос.