Таинственное и трагичное прошлое настигло ее, и сейчас решался главный вопрос ее жизни – станет ли это прошлое ее будущим. Она полюбила этого мужчину столь же страстно, как когда-то его полюбила ее мать. Эта любовь сделала Берту наконец счастливой и… уязвимой, пробив брешь в такой надежной броне. И подобная же любовь сделала ее мать несчастливой. Несчастливой настолько, что та ушла из жизни. Все повторяется. Любовь, дочь, открытие, которое перечеркивает все, что было дорого! Берта поежилась – в своем горе она сейчас так же одинока, как много лет назад была одинока ее мать, Лариса Гуляева. Никто из немногочисленного окружения Берты не сможет понять степень ее утраты и боли. Не тогда она потеряла мать – она была слишком мала, чтобы осознать случившееся – она потеряла ее сейчас, узнав правду.

Берта сидела под березами и пыталась не прислушиваться к смеху дочери, доносившемуся из дома. Костин укладывал Лилю спать, а это всегда сопровождалось возней и радостными криками. Что она, Берта, помнила из своего детства? Многое, но она почти не помнила мать. Синее платье, клочки облаков между небом и морем, дача, прогулка в соснах и игрушка, принесенная из магазина. Ни лица, ни слов, ни жестов – ничего такого она припомнить не могла. Берта помнила ее отсутствие, ее исчезновение, которое перевернуло жизнь семьи. Впрочем, все эти изменения, в силу возраста, тогда воспринимались как данность, скорбная или досадная, но данность. Если бы хоть кто-нибудь ей рассказал о матери – о привычках, вкусах, любимых книгах и музыке, – обо всем том, из чего можно соткать, сложить, нарисовать портрет ушедшего человека и тем самым приблизиться к нему. Но сначала берегли Берту, обернув ее в кокон умалчивания, а потом уже она не нарушала покой родных расспросами.

Она должна сейчас войти в дом и бросить мужу в лицо: «Ты убил мою мать!» Но слова эти прозвучат неверно – фальшиво и театрально. Ибо Берта не помнила той Ларисы Гуляевой, которую когда-то знал Вадим Костин. Образ матери был далеким, неясным, наделенным чертами случайными, почерпнутыми Бертой из коротких замечаний родных или же придуманными ею самой. Смерть матери была тем семейным несчастьем, о котором почти не говорили. Что случилось между нею и Костиным, Берта точно не знает, а потому рассудить их никогда не сможет. Она не была свидетельницей тех событий, а значит, не имеет права обвинить во всем Вадима.

И была ночь. И Берта плакала на плече Костина, потому что с этой бедой, с этим горем она могла обратиться только к нему, к его памяти, к его чувству вины, к его страху за них обоих. А он, давно ожидавший этого разговора и напуганный неотвратимостью потери, рассказывал историю их с Ларисой отношений. Рассказывал с самого начала, не упуская ни одной детали. Он чувствовал облегчение от этой исповеди – тайна отравляла его жизнь, а чувство вины было столь велико, что порой Костин не понимал, любит ли он Берту или волею судьбы призван оберегать ее, искупая тем самым вину перед Ларисой.

Берта ловила каждое слово мужа – и образ матери, до сих пор размытый, вдруг начал обретать плоть, кровь, характер, поступь. Берта впервые в жизни узнавала о своей маме то, что ей надлежало узнать много раньше. То, что могло изменить ее собственную судьбу. И она, понимая, что та давняя история еще не раз напомнит им о себе, простила мужа. Простила любимого человека, отца ее ребенка и единственного, кто сейчас, много лет спустя, способен вернуть ей образ матери. Вернуть своими воспоминаниями.

«Нам хотелось бы жить как должно, мы думаем, что живем как хотим, а на деле – мы бредем, как умеем» – это не о ней, это не о Берте. Она умная и сильная, а потому умеет прощать и отныне будет жить «как должно». Во всяком случае, она постарается. Ради своей любви и дочери.