Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В память о вашей дружбе?» — грустно кивнула ведущая.
«Да. Единственное, что я позволю себе отметить совершенно точно — это его абсолютный приоритет собственных желаний над реалиями жизни. Проще говоря, он эгоист, которому плевать на чувства окружающих. Захотел женщину — и какая разница, что она жена друга. И какая разница, что у них ребенок есть… Теперь они и это пытаются отнять».
«Какой ужас!» — не удержалась от восклицания девица на экране.
«Увы, да…»
Далее последовала не менее драматическая, чем вся эта исповедь, пауза. А потом Яр снова глубоко вздохнул, мрачно улыбнулся и решительно заявил:
«И дело ведь вовсе не в том, что я чувствую себя обманутым. А в том, что не могу перестать… перестать беспокоиться о Юле и сыне. Она не отвечает на мои звонки. Она не хочет видеться со мной. Она отказывается от любых компромиссов, которые я предлагаю. Я лишен возможности достучаться до нее, потому что за ней всегда — люди Моджеевского. Но я знаю точно, что потом ей будет очень больно, когда он, в конце концов, ее бросит».
«Тогда, может быть, вы прямо сейчас, в этой студии, обратитесь к вашей супруге, скажете ей все то, что у вас наболело?» — обрадовалась ведущая, взбодрившись и даже привстав со своего диванчика.
Обрадовался, похоже, и Яр, если судить по выражению его лица. Несчастного, но такого благородного, словно бы он реально не ту профессию выбрал. Сейчас его показывали крупным планом. И он, проникновенно глядя в камеру, а казалось, что прямо Моджеевскому в душу, говорил, как если бы его почти-уже-не-жена регулярно при нем смотрела телевизор, а в особенности шоу подобного толка:
«Ну что ж… давайте попробуем… Юля… Юленька, родная моя. Я все понимаю. Я знаю, что я не идеален, и что в нашей жизни бывало разное. Но правда в том, что я все еще люблю тебя. Тебя и нашего Андрюшу. И я все еще надеюсь, что ты вернешься. Дай мне шанс все исправить. Дай нам шанс. Ради себя, ради Андрея, ради нашей семьи. Ведь было же у нас и много хорошего. Я готов ждать столько, сколько понадобится. Но прошу тебя, не рви окончательно. Подумай, просто подумай еще раз, хорошо и взвешенно, как будет лучше для тебя».
Камера снова сместилась на ведущую, прижимавшую указательный пальчик аккурат к ресничке.
«У женщины должно быть железное сердце, чтобы не отозваться на ваше признание, Дмитрий. А женщин с железными сердцами не бывает», — проворковала она.
«У Юли точно не такое».
«Спасибо вам большое, что заглянули к нам на огонек».
«Спасибо вам, что пригласили», — разлился соловьем Ярославцев, широко улыбаясь. А Богдан сердито вырубил Ютуб.
Черт знает что такое!
И какие слова подобрать — он тут точно не знал.
Зато очень скоро узнал, что ту же передачу через пару дней посмотрела и Юлька — Машка просветила. Виду, что ее задело, пыталась не подавать, хотя заметно притихла и глаза были подозрительно блестящими, как будто бы она ревела. А Богдан прекрасно понимал, что если бы заглянул в ее телефон, наверняка увидел бы исходящие на номер Яра. Может быть, даже принятые. Видеть их не хотелось, потому проверять не стремился.
Впрочем, она долго молчать не могла, и вечером призналась, что Димон требует ее личного присутствия на встрече с адвокатами. Адвокаты бухтят что-то о том, что они в процессе составления документов. А ей страшно. И она вязнет. И ей нужно вырваться наконец из этого замкнутого круга, в котором сильнее всего ее чувство вины, будто бы она не справилась на экзамене, который назывался словом жизнь.
Глупая. И ведь даже не догадывалась, что сам-то Моджеевский уже давно им обоим поставил самую высокую отметку, потому что прямо в этот вечер они вместе, несмотря ни на что.
Атмосфера накалялась. Зацветали абрикосы. Кот Матвей признал во вновь безмятежной, пусть и усилием воли, Юльке свою, но пока еще остерегался Андрюшки, что и понятно. Мелкий так и норовил ухватить животину за хвост.
А Ярославцев пытался тягать за хвост Моджеевского, да только тягалка еще не окрепла.
В принципе, тому подтверждением служило и выражение лица Марка Леонидовича, сидевшего напротив. Адвокат принялся пояснять:
— Там, откровенно говоря, целый букет обвинений составить можно, включая распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство… Но прежде чем до приговора дойдем, изваляются все, тут буду откровенен. Ярославцев серьезно настроен, судя по тому, как жжет мосты.
Моджеевский снова кивнул, задумчиво повертел вилку на белоснежной скатерти с вышитым по углам логотипом ресторана и резюмировал:
— Мы же настроены не менее серьезно, не так ли? Готовьте все необходимые иски, Марк Леонидович, и обязательно ходатайство, чтобы суд был закрытым. И еще подумайте, что можно сделать, чтобы максимально минимизировать возможность явления Ярославцева к Юлии. Если есть малейшие варианты — действуйте безотлагательно. Если нет — готовьте документы на возмещение морального вреда.
— Я вас понял, Богдан Романович. Будем искать способы ограничить Ярославцеву поводы докучать. Лучше бы, конечно, чтоб у него и желания такого не возникало, но вы же видите, он придает делу тотальную огласку. Как и ранее, должен предупредить — это все быстро не разрешить. Мы должны действовать аккуратно, ситуация щекотливая, а судья может счесть, что для ребенка станет травматичным отсутствие общения с человеком, которого он считает отцом.
— Значит, найдите таких детских психологов-экспертов, чтобы никакой судья не додумался до такой светлой мысли.
— Мы в процессе, но прямо сейчас я бы порекомендовал приставить им охрану и, возможно, вы бы могли убедить Юлию Андреевну без лишней надобности на людях с ребенком не мелькать?
