И в комнате на диване под подушкой:

Рука белеет нежно

На белой простыне.

И взгляд твой безмятежный

Еще в ушедшем сне.

Но темные ресницы

Взлетают так легко!

Тебе уже не спится,

окно.

Пыталась поговорить с Денисом серьезно, что надо писать, заканчивать, систематизировать и издавать, наконец. И нельзя разбрасывать стихи, где попало. Он поднял на меня ясные глаза и спросил:

– Зачем?

– Ну как же… – начала я.

Но он не дослушал, уткнулся в очередной листок и пробурчал себе под нос:

– Богу надо, он и подберет.

Вот и поговорили. Лишний раз убедилась в полном отсутствии у него тщеславия. И какое великолепное равнодушие к славе! И ко всему, что с ним происходит. Денис всегда и во всем – над… И на землю опускаться не собирается. Ему и там неплохо. Что же делать?

1 марта

Вот и весна! День, конечно, не мог пройти мимо такого факта. Принес мне вечером огромный букет. Хотя букетом это назвать трудно. Такое ощущение, что он купил по одному цветку из всех, что продавались в цветочном. Получилась фантастическая охапка. Алая гвоздика соседствовала с белой розой, тут же торчала круглая шапка желтой хризантемы, рядом сиреневый ирис, красный тюльпан, розоватая орхидея, несколько веток кустовых хризантем разных расцветок, какие-то неизвестные мне цветы. Все это перемежалось с зелеными пушистыми веточками. А по центру красовалась белая лилия. Она напоминала королеву среди пестрой и разношерстной толпы своих придворных. Я невольно рассмеялась при виде такого букета. День из всего умеет делать праздник. Он встал на одно колено и торжественно произнес:

– Я весну в руках принес для своей любимой… Чтоб ее подвижный нос… нет-нет, что это я? Чтоб ее лукавый взгляд… Восхитились и…. что-то… мимо…

Он замолчал, нахмурил брови и задумался. Потом соскочил на ноги и начал хохотать, кружа меня по квартире.

2 марта

Сегодня День выглядит плохо. Ночь была необычайно бурной. Я должна что-то решить. Долго сидела на кухне и думала. Дальше так продолжаться не может. Четкое ощущение, что я убиваю его, причем с его молчаливого согласия. И ни с кем не могу об этом поговорить. Разве можно такое кому-нибудь доверить?

Первый раз все кончается довольно быстро и практически одновременно. Тут бы и остановиться. Но я смотрю в его глаза, а он – в мои. И эта нежность, которая буквально захлестывает меня и которая разлита во всем его облике, в его светлеющих глазах, в приоткрытых губах, в пальцах, которыми он машинально продолжает гладить мои руки. Эта нежность притягивает нас друг к другу, и вновь вспыхивает желание, уже намного более сильное и глубокое, чем в первый раз. И мы начинаем опять. Ощущения становятся ярче, разрядка не наступает дольше. Но вот – все! Идем в ванную, потом ложимся под одеяло и говорим друг другу, что сегодня хорошенько выспимся. Но только я поворачиваюсь к нему спиной и чувствую, как он обнимает меня, как его прохладное и все еще чуть влажное тело льнет к моему, желание вспыхивает с такой силой, что никто не в состоянии противиться ему. Хуже всего, что мы никогда не можем насытить эту жажду до конца. Тела наши к утру уже просто не могут, но желание остается и даже становится еще более острым. И самое ужасное, что Денису нравится доводить себя до полного изнеможения. Он истаивает во мне, как свеча.

Как-то он спросил, знаю ли я, как умер великий итальянский живописец Рафаэль. Оказалось, что в возрасте 37 лет от полного изнеможения, вызванного непомерной работой днем и непомерной страстью ночью к его юной любовнице Форнарине. Началась лихорадка. И все! Дениса очень восхищает такая смерть.

3 марта

Весна действует на Дениса возбуждающе. Хотя еще лежит снег и довольно холодно, но он говорит, что чувствует, как меняется даже состав воздуха. Он сейчас пишет невероятно много стихов и так же невероятно много занимается со мной любовью. Как он все это совмещает? Не могу понять. А как же всякие сублимации, одиночество, очищение и прочее? Ему это почему-то не нужно.

Исход зимы… Стекая вглубь,

снега пятнают землю грязью.

И листьев прошлогодних муть

вдруг проступает бурой вязью.

И под ногами словно дно

осенних дней, опять пришедших.

И вспоминаешь лишь одно:

мрак ноября…

Но тут заблещет

весенний луч. И небеса

лазурью мир до дна затопят.

Зазеленеют вмиг леса.

Цветы расцветят грязи, топи…

5 марта

Вчера вечером, когда День пришел с занятий и, сбросив светло-серое пальто, крепко прижал меня к себе, я отстранилась и сказала, что хочу серьезно поговорить.

– Ты больше не любишь меня? – тут же спросил он и стянул с себя бледно-голубой свитер.

День не поднимал глаз, ожидая ответа, словно приговора. Потом, видя, что я молчу, прошел в комнату и сел в кресло.

– Иди ко мне, – услышала я, и сердце сразу заколотилось.

Я вошла и остановилась в метре от него. Не вставая, он протянул ко мне руки.

– Иди же скорей! Я умираю без тебя, – прошептал Денис. – Весь день я думал о тебе.

Мне хотелось только одного: сесть к нему на колени, прижаться носом к его шее и забыть обо всем на свете. Но я знала, чем все это закончится.

– Денис, – начала я, – нам надо в корне изменить наши отношения. Варианта два: или мы меньше занимаемся сексом, или реже видимся и тогда, естественно, меньше занимаемся сексом.

– Ты устала? – встревоженно спросил он. – Плохо себя чувствуешь?

Я молчала, обдумывая, как и что ему сказать. Я уже давно видела, что он становится все бледнее и весь его облик будто истончается и тает. Я же, как ни странно, чувствовала себя хорошо. Мой организм легко приспособился к таким перегрузкам, и я быстро восстанавливалась. Но вот День… Одно время я надеялась, что наступит неизбежное в таких случаях пресыщение, ведущее к апатии и отвращению. Но с нами этого не случилось ни разу. Мы доходили до обморочного состояния. Казалось, что тело исчезает от переутомления, но душа оставалась и была все такой же любящей, нежной и хотела только одного: полного и окончательного слияния.

Денис молчал. Он спокойно смотрел на меня и ждал моих слов. Но я их не находила. Потом все-таки сказала:

– Ты должен, наконец, понять, что дальше так продолжаться не может. Надо стать благоразумными и как-то регулировать, правильно дозировать… Пора тебе из мечтательного мальчика превращаться во взрослого мужчину.

Он улыбнулся одними глазами и тихо проговорил:

– Я никогда не был мальчиком, как и никогда не буду мужчиной. Я – нечто другое… Как и все поэты.

Я не нашлась, что ответить на это странное заявление.