В голове помутилось. Я с трудом устояла на ногах, чувствуя, что теряю контроль над ситуацией.

— Все равно. Пропустите. Я должна освободить отца!

Один из помощников что-то прошептал на ухо Боссу. Он кивнул соглашаясь.

— И еще, — продолжал он, — если ничего не получится, мы не выпустим тебя назад. Вдруг эта черная дрянь заберется в тебя, и ты вынесешь ее наружу, даже не узнав об этом? Поэтому ты останешься в контейнере при любом исходе.

— Я согласна.

— Ты готова угробить молодую жизнь ради сомнительной возможности экзорцизма?

— Там мой отец.

Босс посмотрел на меня без тени понимания. Переглянулся с советником. Тот едва заметной мимикой показал: «Да пускай идет! Одной сумасшедшей будет меньше!»

В напутственной речи Босс сообщил, что если я изгоню черный дух, то мы с отцом останемся внутри контейнера как минимум на протяжении четырех месяцев. Им нужно будет убедиться, что черного дыма нет, прежде чем вскрыть камеру. Хотя он сильно сомневается, что из моего плана что-то получится, и в любом случае свободы мне не видать, потому что я теперь тоже знаю очень многое... Контейнер какое-то время останется в этом здании, затем его погрузят на корабль и отправят в Штаты. Внизу уже ждет контейнеровоз, потолочные плиты пентхауса разбираются, а строительный кран в любой момент готов спустить контейнер на землю.

Я слушала его вполуха, сосредоточив внимание на мониторах. Они показывали черный дым, вьющийся по комнате. Он карабкался по стенам, прощупывая каждый сантиметр. Молох выискивал уязвимые места, сквозь которые можно вырваться на свободу.

Охранник, что прошелся по Мерфи прикладом, проводил меня к торцу контейнера, где находилась шлюзовая камера для прохода внутрь. Босс с помощниками и охраной остались возле мониторов.

Шлюзом управлял человек в посеребренном скафандре. На его шлемофоне не было ни маски, ни очков — только глухой щиток, отчего человек напоминал серебряного голема. Он набрал код на приборной панели, и на маленьком мониторе рядом я увидела, как промежуточную камеру начал заполнять белый газ.

Глядя на изображение, я ждала, когда смогу пройти внутрь. Но вдруг в голове раздался голос, от которого защемило сердце. Голос знакомый, родной, близкий. Он позвал меня на чистом русском:

— Алена.

— Папа?

Мне потребовалось непозволительно много времени и еще один оклик, прежде чем понять...

— Алена!

...что голос раздается не в голове. Когда едва слышно шепчут на ухо, то разницу почти не ощущаешь.

Я посмотрела на охранника, который сопровождал меня. И сразу узнала глаза над матерчатой маской. Как я не поняла раньше? В тот момент, когда их хозяин с удовольствием впечатал приклад в живот Мерфи?

Ноги не удержали. Охранник подхватил меня под руки. Хорошо, что серебряный голем уставился на монитор и не видел, что происходило за его спиной.

— Мне мерещится... Лешка, неужели ты?

Да, это был мой Лешка. Никаких сомнений. Реальный, живой. Я могу протянуть руку и пощупать его, чтобы убедиться. Он смотрел на меня с характерным прищуром, а если приподнять маску, то я увижу знакомую складку губ. Она у него всегда ироничная, словно у комика. Только сейчас почему-то я не могла назвать его комичным. И дело тут не в ситуации, которая может взорваться в любой момент, как бочка с порохом. Дело в нем самом. Язык не поворачивался называть его Лехой. В этом имени было что-то неправильное.

Потому что он — Алексей!

— Я пришел за тобой, — чуть слышно произнес он. — Я пришел спасти тебя!

Знакомые слова. То же самое говорил мальчонка в палатке. Словно он связан с Овчинниковым генетическим кодом!

— Как ты очутился здесь?..

И вдруг я поняла.

Лешкину щеку пересекал свежий шрам. Это о нем рассказывала Чомга! Это он, а не Чедвик, шел в долину, сметая все на своем пути, преодолевая барьеры и сражаясь со стражами долины Арьяварта.

Вовсе не Чедвик, а Лешка! Мой Лешка!

— Они приняли меня за близкого подчиненного Кларка... Но нет времени сейчас это обсуждать. Я не пущу тебя в эту серебряную табакерку!

— Ты не представляешь, как я счастлива тебя видеть... Но поздно меня спасать. Я должна войти внутрь.

— Ты не выйдешь оттуда живой!

— Скорее всего... Знаешь, я даже чувствую, как приближается смерть. Кажется, мои приключения закончились.

Цифры в углу монитора показали, что давление в шлюзовой камере опустилось до нуля. Компрессоры выгоняли из нее весь воздух, чтобы ни одна порция дыма не просочилась наружу.

— Что ты говоришь, Алена! Ты не представляешь, как долго я тебя искал!

Давление быстро выросло до атмосферного. На экране появился запрос, и голем ткнул пальцем в кнопку «Yes» на сенсорном дисплее. Через несколько секунд замок на двери щелкнул. Створка медленно отодвинулась, открывая мне проход в шлюзовую камеру.

— Прощай, Лешка... Какой же ты славный!

Серебряные стены камеры на мгновение ослепили. Я шагнула вперед и услышала вслед чересчур громкое и отчаянное:

— Я все равно тебя вытащу, слышишь?!

Тяжелая створка закрылась за спиной, уничтожив все звуки. Я осталась наедине с тишиной и пустотой, а за следующей дверью меня и вовсе ожидал сатана.

Зашипел воздух. Я ощутила какой-то медицинский запах. Заложило уши от перепада давления.

Дверь в серебряную камеру убралась в сторону.

Я вошла внутрь.

В камере было холоднее, чем в недостроенном пентхаусе. Я словно опять очутилась в палатке на высоте пяти тысячи метров. Все то же самое. Холод. Молотобойные удары сердца. Человек, сидящий в кресле. Черный дым, змеящийся вокруг. Только вместо серой палаточной ткани — серебряные листы, тускло отражающие четыре источника света на потолке.

Я сделала шаг к креслу.

Никакого волнения. Никакого страха. Только сердце сильно колотится: его удары, кажется, передаются даже сквозь стены. Состояние, близкое к смерти. И это не образное выражение, потому что черный дым чарвати и есть смерть в концентрированном виде.

Мне казалось, что едва я окажусь в камере, как Молох набросится на меня и примется уничтожать. Но происходило обратное. Он меня игнорировал. Не замечал. Я сделала еще шаг к креслу. Белоснежная ткань, обтягивающая голень, погрузилась в чумовую гарь, плавающую в воздухе, но та откатилась, словно волна.

Он не хотел связываться со мной.

Или не считал нужным.

Но ему придется. Потому что он ненавидит, когда вслух произносят его имя.

— Молох! Чарвати! — громко произнесла я. — Выйди из человека и явись передо мной, создание тьмы!