Москва, 12 октября 1812 г.

Худ. Х.В. Фабер дю Фор. 1830-е гг.

Деньги распространялись и среди простых москвичей, пытавшихся покупать продукты в открывшихся Торговых рядах на Красной площади, где лучшие места заняли французские маркитантки: «Некоторые ряды заняты Французами, кои посадили туда своих жен, а сии торгуют мехами, полотнами, сукнами и продают все за самую сходную цену, но на серебро. Корысть сего торга начинает привлекать несколько людей в Москву. Цибик чаю можно иметь за 15 р., тогда как за хлеб платят Французы по два, по три и даже по пяти целковых. Чай, сахар и кофе валяются по улицам. Французы берут ящики и набивают их другим», – докладывали Ростопчину.

Незадолго перед бегством из Москвы Наполеон приказал выплатить жалование своим гвардейцам, но уже не фальшивыми сторублевыми купюрами, а медными деньгами, найденными в подвалах судебных мест:

«Эта медь годилась только на продажу, а купить ее могли разве крестьяне и люди низшего сословия; эта торговля послужила поводом ко многим сценам, жалким и смешным вместе. Народ (в полном смысле слова), не перестававший грабить на развалинах погоревших домов, с самых тех пор, как начали грабить Французы, и делавший это часто с опасностью жизни, – тот самый народ, который большею частью прятался под мусором, так что можно было подумать, что его никогда и не было, собирался толпой, точно стая ворон, всякий раз, как отыскивался погреб, магазин или какое-нибудь прежде скрытое место, где можно было поживиться.

Тут он не обращал внимания ни на сабли, ни на штыки; один падал под ударами, но зато другие двадцать грабили; это придавало смелости мародерам; старики, дети, женщины, больные – все принимали участие в грабеже; трудно вообразить, сколько награбил этот народ. Лишь только императорская гвардия начала продавать свои мешки в 25 рубл. медью, тотчас же стая хищных птиц, как будто по инстинкту, понеслась на Никольскую улицу, где было главное место продажи; там, сначала по 10 коп., а потом по 50 коп. и 1 рублю можно было получить сколько угодно этих мешков с медью; труднее всего было уносить их, сначала только по причине их тяжести, а потом от тесноты. Можно было видеть, например, как жадные женщины взваливали себе на оба плеча мешки, но не успевали сделать и двух шагов, как какой-нибудь силач отнимал у них добычу и убегал с нею. Крики, брань, драка, – все это смешивалось; солдаты с обнаженными саблями и криками «ура» били направо и налево и, в свою очередь, похищали яблоко раздора. «Мусью, мусью! подарите!.. Але, але!.. что даешь?.. Подарите, мусью, и затем град ударов; но на это не обращали никакого внимания, так как, пользуясь беспорядком, можно было чем-нибудь поживиться; можете вообразить, какое зрелище представляла Никольская, переполошенная этими продавцами и покупателями.

Шаликов П.И.

Худ. А.О. Орловский. 1809 г.

Отправившись посмотреть на эту торговлю, я принужден был пробираться вдоль стен, боясь сделаться более, чем зрителем. На следующий день – такая же толпа покупателей; но Французы стали благоразумнее, прогнали толпу из города и вообще запретили входить туда простому народу. Тогда устроился рынок около Воскресенских ворот. Несколько солдат, поместившись под окнами присутственных мест, устроили разменную кассу; они получали деньги, следующие за мешок, и бросали его из окна. Толпа увеличилась появлением крестьян, которые дрались с мещанами, чтобы пробраться поближе к продавцам. Прекратить беспорядки можно было только ружейными выстрелами, которые хотя и направляли нарочно мимо народа, тем не менее, заряды попадали иногда в толпу; ничто однако не могло удержать ее: она не переставала кидаться на мешки, которые бросали из окон; выстрелы ничего не значили там, где можно было получить какой-нибудь барыш», – писал Вильфор.

Москва, 18 октября 1812 г.

Худ. Х.В. Фабер дю Фор. 1830-е гг.

По мере затухания огня, французы рассчитывали обосноваться в Москве уже на более длительный срок. В связи с тем, что с началом пожаров Кремль от поджогов охранял целый егерский полк, и сам Кремль, и многие близлежащие дома не пострадали от огня. Сюда-то и устремились наполеоновские солдаты: «6-го сентября мы отправились на отведенные нам квартиры, неподалеку от первой ограды Кремля, на прекрасной улице, большая часть которой спаслась от пожаров. Для нашей роты отведена была обширная кофейня; в одной из зал помещались два бильярда, а для нас, унтер-офицеров, назначен был дом одного боярина, прилегавший к кофейне. Наши солдаты разобрали бильярды на части, чтобы было просторнее; из сукна некоторые пошили себе шинели.

В подвалах дома, отведенного под роту, мы нашли много вина, ямайского рома, а также целый погреб, полный бочок с превосходным пивом, покрытым слоем льда, чтобы оно сохранялось прохладным. У нашего же боярина нашлось пятнадцать больших ящиков с шипучим шампанским и испанским вином.

В тот же день наши солдаты отыскали большую лавку с сахаром, и мы сделали большой запас его, послуживший нам для приготовления пунша за все время нашего пребывания в Москве; мы занимались этим аккуратно каждый день, и это было для нас большим развлечением. Каждый вечер, в большой серебряной миске, которую русский боярин забыл увезти с собой и в которой помещалось не меньше 6-ти бутылок, мы раза три-четыре принимались варить пунш; прибавьте к этому прекрасную коллекцию трубок, из которых мы курили чудесный табак».[189]

А чем был занят их император? Не принимая во внимание мнения своих же маршалов, что дальнейшее промедление с эвакуацией из Москвы смерти подобно, Наполеон желает устроить в Первопрестольной… театр.

Французские мемуаристы расценивают открытие театра в Москве как желание императора пустить пыль в глаза москвичам. Какие уж тут москвичи! Цель была иная – убедить свою армию, что зимовка в Москве предрешена. Даже из Парижа артистов хотел выписать… Как метко выразился по этому поводу барон Дедем: «Он усыплял себя на краю пропасти».

Усыплять требовалось не только русских, но и всю французскую армию. А потому как только Наполеон узнал о том, что в Москве остались актеры французской театральной труппы, которые не смогли покинуть город перед пожаром, он сразу же приказал организовать показ театральных представлений. Театр открыли в доме П.А. Позднякова на Большой Никитской (позднее дом Юсупова, ныне дом № 26/2). Как отмечал М.И. Пыляев, «Поздняковский театр французами был приведен в порядок с необыкновенной роскошью и мог щегольнуть невиданным и неслыханным богатством.