— Ого! — Брови господина Коковцева взмыли вверх. — А вы, оказывается, отважный путешественник, господин Татищев.

— В путешествии на современных транспортных средствах, в каютах и купе первого класса нет особого подвига, — пожал плечами Алексей.

— Но прожить в дикой азиатской стране, занимаясь этой невероятной борьбой, действительно подвиг, — произнесла мадам Коковцева.

— О, мадам! — воскликнул Алексей. — Япония — вовсе не дикая страна, а, напротив, государство с очень древней и глубокой культурой. Что же касается борьбы, то это очень эффективный и красивый боевой стиль, вполне приемлемый для людей всех народов.

— Но там все так не по-европейски, — поморщилась мадам Коковцева.

— Европейский путь — далеко не единственный и далеко не идеальный способ развития цивилизации, — улыбнулся Алексей. — Вы знаете, по пути в Японию я посетил Грецию и Египет. Был в Афинах, в долине Гиза, в Луксоре и понял, насколько античный мир отличался от нашего. Притом отличался именно взглядами людей на жизнь, иными жизненными установками. Но ведь мы восхищаемся столь многими достижениями этих цивилизаций.

— Но, может, это отличие объясняется лишь их отсталостью? — произнесла мадам Коковцева.

— Полюбуйтесь их произведениями искусства и архитектуры, и вы поймете, что об отсталости сознания говорить не приходится. Возможно, они даже опережали нас в некоторых вопросах.

— И в чем же вы видите недостатки нашей, европейской, цивилизации? — осведомился господин Коковцев.

— Есть много проблем, — проговорил Алексей, — но главная, пожалуй, в том, что мы утратили способность жить в гармонии с природой. Мы относимся к ней хищнически, живем за ее счет, растранжириваем ее богатства, ничего не создавая взамен. Все это кончится очень плохо. Среднестатистический европеец убежден, что он венец творения и вправе вмешиваться в любые мировые процессы. Поэтому, если не остановимся, мы неизбежно приведем наш мир к глобальной катастрофе.

— Считаете, что в Японии этого нет? — поднял брови господин Коковцев.

— В японской традиции этого нет, — уточнил Алексей. — Сама Япония сейчас уверенно становится на европейский путь и многое теряет из-за этого. Но японская философия содержит постулаты, позволяющие человеку жить в гармонии с собой и природой. Я более чем убежден, что, пройдя свой путь развития и столкнувшись со многими сложностями, наша цивилизация обязательно востребует тот опыт, которым уже сейчас обладают японцы.

— Но вы ведь не будете отрицать, — нахмурился Коковцев, — что именно европейская цивилизация дала миру столько необычайных технических достижений. Что же, нам отказаться от них в угоду идее гармонии с природой?

— Ни в коем случае — покачал головой Алексей. — Но как правда всегда лежит посередине, так и лучшие способы развитая человечества находятся на стыке культур. Любая цивилизация имеет свои сильные и слабые стороны. Объединившись, мы сможем сложить все лучшее, что имеет каждая из культур.

— Вы чрезвычайно интересный собеседник, — откинулся на спинку стула Коковцев. — Я был бы рад подробнее обсудить с вами эти темы и здесь, и в Петербурге. Вы будете желанным гостем в моем доме.

— Да, генерал, — закивала мадам Коковцева, — всегда будем рады видеть вас.

«Это было бы неплохо», — подумал Алексей, косясь на юную Катю Коковцеву, рассматривавшую его с явным интересом. Вслух он произнес:

— Почту за честь.

* * *

Выбравшись из битком набитого людьми трамвая, Павел быстрым шагом пошел по улице, подняв воротник пальто и надвинув кепку на глаза — мелкие капли обильно сыпались с серого московского неба. «Черт побери, — раздраженно думал он, — когда наконец распогодится? Надоело, уже две недели дождь стеной. Комната в коммуналке, склоки с соседями из-за не выключенной в туалете лампочки, скучная работа. Почему, зачем, для чего? Был бы прок. Я готов переносить любые лишения, готов подвергаться самой большой опасности, но только ради великого дела. А здесь я не нужен. Даже Петерс обращается ко мне все реже. Один интерес остался — тренировки со Спиридоновым. Но какой в них прок, если я не смогу применить эти навыки в реальных боях с врагами? Я загниваю здесь, меня поглощает быт. Я хочу сражаться, а меня гноят в канцелярии, заставляют разбирать заявки ингрийских, эстонских и шведских коммунистов на отдых в Астрахани и Новороссийске. Астрахани и Новороссийске! Если бы не Алексей, они бы ездили отдыхать в Крым. В красный Крым. А сейчас сами слова «Крым» и «Симферополь» — синонимы контрреволюции и белого движения. Врангелевцы объявили о создании собственного государства, строят укрепрайоны, возводят заводы, готовятся к новым боям. Врангель создал гражданское правительство, провел денежную реформу, установил новую налоговую систему. Похоже, собрался сидеть там долго! Леха прав, Крым — естественная крепость. Взять его сейчас мы не можем. Сволочь ты, Алексей! Ну и что с того, что он сейчас не у дел, в отставке? Свое черное дело он сделал. Помог установить реакционный буржуазный режим в Северороссии, спас от неминуемой гибели белых недобитков в Крыму. А я? Да, я попортил ему немало крови в гражданской войне, перекрыл канал, по которому лучшие ученые страны бежали в Петербург, вот и все. Я думал, что, попав в этот мир, смогу способствовать скорейшему распространению коммунизма на всей земле, а смог лишь немного воспрепятствовать Алексею. Почему, ну почему я не включил его в расстрельные списки в семнадцатом? Скольких бед можно было бы избежать, сколько жизней наших товарищей сохранить! Вот он, мой враг, хитрый, умный, кровожадный. Всегда так было — самые хитрые и изворотливые обманывали народ, заставляли его работать на себя, служить себе. Я хочу положить этому конец, установить царство всеобщей справедливости на земле. А он противостоит мне в этой борьбе.

Да, он сейчас в отставке, но и я не у дел. Прохлаждается Леха, наверное, в какой-нибудь Ницце. Потом откроет свое дело, наверняка будет производить оружие. Чем еще заниматься такому паразиту, ненавистнику пролетарской революции и политикану со связями? Укреплять армии наших врагов. Я знаю, мы еще сойдемся в смертельном бою. Я не пощажу его. Он противится приходу справедливого мира, в котором я хочу жить. Он не имеет права на существование. Мы не имеем права сейчас на жалость. Жалость, сострадание — все это будет потом, когда мы победим. А сейчас — бой, кровавый, беспощадный. Мои цели светлые, значит, тот, кто сражается со мной, — на стороне зла. Я одержу победу».

Он свернул в парадную и поднялся по грязной, плохо освещенной лестнице на пятый этаж. Там, толкнув входную дверь, он попал в огромную кухню, где не менее семи женщин стряпали, кипятили белье, судачили. От огромных кастрюль поднимался пар, чадили керосинки.

— Паша, — закричала на всю кухню старуха Сидорова, — вы сегодня утром опять в туалете свет не выключили.

Павел бросил на нее такой взгляд, что она отшатнулась и замолчала. Пробравшись среди кипящих кастрюль и развешенного белья, Павел вошел в комнатку, служившую жилищем ему и Наталье. Жена кормила грудью месячную Розу, их первого ребенка. Она вопросительно взглянула на мужа.