– Нам пора возвращаться домой, – прерывает его Пари.

– Да, конечно, – говорит Бутылка-Бадшах. Девочка-вертолет протягивает мне свою куклу, наверное, потому, что ей меня жаль.

– Он не играет в куклы, – говорит Пари.

– Тебе, должно быть, трудно понять, что происходит, – говорит мне бадшах. – Но желаю тебе, чтобы всякий раз, когда ты будешь вспоминать о своей сестре, ты думал не об ужасах, которые она могла испытать в той квартире. Я буду молиться, чтобы ты помнил ее в лучшие моменты, когда она делала то, что ей нравилось, даже если она просто смотрела смешные передачи по телевизору.

– Руну-Диди не очень много смотрела телевизор, – говорю я.

– Поверь мне, – говорит бадшах, – сегодня ли, завтра ли, каждый из нас потеряет кого-то близкого, кого-то любимого. Блаженны те, кто успевает состариться, воображая, что контролирует свою жизнь, но даже они в какой-то момент понимают, что ничто не вечно, все обречено однажды сгинуть навеки. Мы просто пылинки в этом мире: на мгновение сверкаем в солнечном свете, а затем исчезаем в пустоте. Ты должен научиться мириться с этим.

– Я попробую, – говорю я, хотя понятия не имею, что он имеет в виду.

Я следую за Пари к ней домой. Соседки-чачи спрашивают про ее новую школу. Это частная школа через реку, рядом с домом ее дады и дади, в которую Пари приняли на полную стипендию, что означает – она ничего не должна платить. Людям из частной школы стало жаль ее, когда они увидели нашу басти в новостях. Пари говорит чачи, что, прежде чем они смогут переехать, ее мама и папа должны найти работу возле той школы.

На бочке с водой около дома соседей Пари наклеена листовка со словами «Немедленно освободите наших детей». Это старая листовка, которую «Хинду Самадж» раздавала после того, как пропала Чандни. На фото Бахадура кто-то пририсовал усы. Полиция достала его обувь из водосточной канавы возле торгового центра. Они сказали маме Бахадура, что также нашли там его кости, но должны сделать еще какие-то ДНК-тесты, чтобы быть уверенными на сто процентов. Полиция не нашла ничего от Руну-Диди, кроме резинки для волос.

– Может, останешься? – спрашивает Пари, когда я говорю, что ухожу. – Сегодня вечером Ма приготовит на ужин «Магги».

– Моей Ма не понравится, если я не буду дома к ужину.

Опустив голову, я быстро иду, но не домой, потому что пока туда не хочу. Но неважно, как быстро я иду: разные чачи набрасываются на меня и задают вопросы, которые не могут задать Ма или Папе. Пора начать везде бегать, как Руну-Диди. Тогда эти люди не смогут остановить меня.

– Слышал что-нибудь о сестре? – спрашивает мужчина, встав у меня на пути.

– О твоей сестре, которую украли, – объясняет женщина, стоящая рядом с ним, как будто я не знаю, о ком они.

– Полиция звонила твоим родителям насчет нее? – спрашивает девочка с черной грязью в складках шеи.

– Они говорят, что не знают, сколько детей пропало, – говорит женщина мужчине. – Семь, двадцать, тридцать, может быть, даже сотня или тысяча.

– У нас в басти нет столько детей, – возражает мужчина.

– Аррей, так они и беспризорников похищали, и тех детей со свалки тоже.

– Полиция все еще делает тесты ДНК, – говорю я.

– Сколько времени займут эти тесты? – спрашивает девочка.

– Месяцы, – говорю я. Я понятия не имею. Может, когда делом займется Бюро, они все ускорят. А может, и не ускорят. Я думаю, что Пари права, и мы никогда не узнаем, что монстры из «Золотых ворот» сделали с Руну-Диди.

Из ниоткуда появляется все больше желающих поболтать чач и чачи, они пытаются остановить меня вопросами. Я выскальзываю из толпы и бегу к дому Бахадура. Мне нравится наблюдать за другими семьями, которые разделяют нашу скорбь, потому что хочу выяснить, как они справляются с призраками, что сжимают им кости.

Шанти-Чачи постоянно повторяет, что мне пора возмужать и позаботиться о Ма и Папе. Я беспокоюсь за Ма. Каждый вечер, когда мы едим, она вглядывается в мое лицо, возможно, надеясь увидеть во мне Руну-Диди, а потом разочарованно отворачивается, и по ее щекам текут слезы. А еще Ма стала такой худой и слабой, что я боюсь, что она когда-нибудь упадет и умрет, и мы с Папой останемся вдвоем, а ведь Папа даже не разговаривает. Он приходит домой и заваливается в кровать, от него пахнет выпивкой. Он превращается в Пьяницу Лалу.

Дом Бахадура заперт, но перед ним стоят люди из телевизора и снимают интервью с Четвертаком. Он сменил свою черную одежду на шафранную рубашку и брюки цвета хаки.

– Мы были единственной партией, которая вмешалась, когда местная полиция отказалась помочь, – говорит он. – Мы – неотъемлемая часть этого сообщества.

Интересно, знали ли прадхан и Четвертак правду про Варуна: получал ли прадхан от леди-босса долю за каждого пропавшего ребенка из басти. Я слышал, как муж Шанти-Чачи говорил это какому-то мужчине, стоящему перед ним в туалетной очереди.

Я раздумываю, не швырнуть ли в Четвертака камнем, но потом решаю, что не хочу злить его. Что, если он похитит и меня? Что тогда будет с Ма и Папой? Вместо этого я иду на Призрачный Базар. Поздороваюсь с Самосой и после этого обязательно пойду домой.

Наш дом полон дурных снов. Они снятся Ма, они снятся и мне. В моих снах Руну-Диди взлетает с одного из балконов «Золотых ворот», расправляя гигантские крылья. Она – Птица Джатаю из древних времен, но она ранена, у нее течет кровь. Ма не рассказывает мне, о чем ее сны. По крику, с которым она просыпается, я понимаю, что они ужасны.

Я чувствую, как надо мной проносится холодная и одинокая тень. Я смотрю вверх, боюсь, что это птица, боюсь, что это Диди. Но небо пусто. Что-то трется о мои ноги. Это Самоса. Я встаю на колени, чтобы почесать его за ухом. Его розовый язык высунут, он словно улыбается.

Я ищу еду в карманах, но они пусты. Самоса вьется у моих ног. Ему не важно, что мне нечего ему дать. Он мой настоящий друг. Фаиз бросил меня, и Пари бросает меня, но Самоса никогда меня не покинет.

Я иду к Дуттараму. Он со мной не разговаривает, потому что занят. Я велю Самосе следовать за мной, и мы идем к моему дому. Я спрошу у Ма и Папы, можно ли Самосе жить с нами, потому что, во-первых, Самоса умный; во-вторых, Самоса как полицейский, только хороший; и в-третьих, Самоса никому не позволит меня украсть. Это отличные причины.

– Давай наперегонки до дома, – говорю я Самосе.

Он смотрит на меня, виляя хвостом.

– Посмотрим, кто добежит быстрее. Тиик-таак? – спрашиваю я. – На старт, внимание, марш!

Потом я бегу изо всех сил. Кажется, мое сердце сейчас разорвется, мой язык вываливается, как у Самосы, но я останавливаюсь только когда достигаю порога. Затем я делаю вдох-выдох, положив руки на колени.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, где Самоса. Он, тяжело дыша, трусцой бежит ко мне и выглядит озадаченным.