Все разместились плотной толпой по кругу площадки, только в середине осталось свободное пространство с большим черным кругом от прежних жертвенных костров. Вигмар Лисица вышел вперед; неровный шум шагов, гул и шорохи стали утихать.

Вигмар встал у края жертвенного круга, поднял лицо к небу, держа руки перед собой, как будто на ладонях подносил богам свое обращение, и заговорил:

Внимайте словам моим,

Вышние Боги,

слух преклоните

к людям зовущим!

Славьтесь вы, асы,

и славьтесь, богини!

Вас почитаем

и молим о благе!

Жертвенной кровью

сталь освятим мы,

силою Тора

и Тюра отвагой!

Славу пошлите нам,

в битвах бесстрашным,

Ратей Отца

благосклонности ищем!

Пока он говорил, в святилище стояла тишина, только ветер гудел над вершинами гор, точно подхватывая каждое его слово и перенося к престолам богов. Громкий, звучный голос Вигмара отдавался в сердце каждого из стоявших вокруг, и душа каждого повторяла за хёвдингом – он служил общим голосом собравшихся, был их главой, их силой и волей.

По знаку Вигмара хирдманы расступились и на свободное пространство вывели человека со связанными сзади руками. Это был Эндель Домосед, в злосчастный день задумавший покинуть свой дом, – одетый в красивую белую рубаху, с тщательно расчесанным волосами и бородой, как для праздника, но лицо выглядело бледным, растерянным и жалким. Кремневый молот на деревянной рукояти, который старая Гудрид, единственная здесь женщина, с важным и торжественным видом вложила в руку Вигмара, предназначался для него. Эндель дрожал, ноги были как не свои, но два парня крепко держали его под локти и не давали упасть. Уже понимая, к чему идет дело, он не противился и не умолял о пощаде: жесткое лицо Вигмара Лисицы было лицом его судьбы, и у него не хватало духа спорить с ее безжалостным приговором. Почти на руках его поднесли к черному кругу. Эйра предрекала: столом будет жертвенный камень… обручится… бронзовым ножом… Неотвратимость всего этого стала очевидна, но притом – не верилось, что его земному пути тут и конец… Что напрасно он пытался стать сильнее, чем был на самом деле… Но понял он это только сейчас, когда уже поздно.

Орвар и Вальгаут крепко взяли Энделя за плечи. Вигмар отступил на шаг. «Будь тверд и мужественно встречай свою судьбу!» – говорила Эйра. Но Эндель уже не помнил ее прощальных наставлений: он находился на грани обморока и едва осознавал происходящее с ним.

– Примите его, о Светлые Асы! – громко воскликнул Вигмар. – Примите его, он идет к вам!

Взмахнув кремневым молотом, Вигмар точным сильным движением ударил Энделя в лоб. Без крика тот качнулся назад, но руки парней не дали ему упасть, а бережно положили на черный камень, закопченный тысячей костров, но так давно не знавший сладкой человеческой крови. По этому поводу полночи шел бурный спор: Хельги твердил, что человеческая жертва приятна только великанам, что это дикость, что в Слэттенланде от этого обычая давно уже отказались. Многие из молодых квиттов его поддержали, но Вигмар настоял на своем: он считал, что этой жертвой он сделает два дела разом. Во-первых, заручится надежной поддержкой богов – ведь не даром же двадцать семь лет назад Один отдал победу фьяллям, не даром, а за то, что Торбранд конунг принес ему в жертву Вильмунда конунга, старшего Стюрмирова сына, и на девять дней оставил тело висеть на дубу. А во-вторых, это наилучший способ почетно избавиться от Энделя Домоседа. От него давно уже пора избавиться, и в этом все потомки рода Дрекингов охотно его поддержали. «Тогда округа Эйнеркрет снова будет наша! – горячо говорил Тьодольв. – Мы отучим фьяллей лазить на наши берега, избавимся от Энделя, и наш род снова займет свое прежнее положение! Лучшего союзника тебе, Вигмар, на западном берегу не найти!»

– Дух воина уходит к вам, Светлые и Могучие! – заговорил Вигмар. – Уходит к вам по влажным воздушным тропам! Пусть горячая кровь его освятит наше оружие, придаст крепость клинкам, остроту лезвиям, надежность рукоятям!

Древним бронзовым ножом Вигмар перерезал горло оглушенной жертве, старая Гудрид подставила широкую жертвенную чашу, бронзовую, ярко начищенную, сияющую, как полная луна, и темная кровь дымящейся струей потекла в нее. Старуха обмакнула в чашу пучок омелы, хотела обрызгать жертвенной кровью оружие ярлов, но вдруг охнула и застыла, держа в одной руке омелу, а в другой чашу. Кровь темной густой струйкой потянулась по боку перекосившейся чаши и закапала на камень, но этого никто не видел.

В воздухе над площадкой, не слишком высоко, возникло беловатое сияние. Оно густело, вытягивалось, превратилось в широкую полосу сверху вниз, и нижний конец беловатого луча почти дотронулся до лежащего на камне тела. Вдруг сияние взметнулось, как длинный язык белого огня, и из него показалась человеческая фигура. Рослая, статная женщина с огромной копной вьющихся по ветру огненно-рыжих волос вышла из белого луча, и от движения ее по всей площадке распространились потоки густой упругой силы. Посланница высшего мира раздвигала пространство земного воздуха и гнала по нему волны, как камень по воде. Она была одета в кольчугу, в руке держала длинное копье, и его наконечник сиял как солнце, так что каждый, едва задев его взглядом, невольно жмурился.

С замершим сердцем люди вглядывались в небесное видение. Но разглядеть лица валькирии не удавалось: оно было как бы соткано из множества золотисто-солнечных бликов и сияло, как солнце, на которое нельзя смотреть, но прекраснее которого нет ничего в девяти мирах. Небесно-голубые глаза ярко блестели, но взгляд их был таким пронзительно-неземным, что смертные отводили глаза – нет сил человеческих глядеть в глаза смерти. К собравшимся пришла Эльдахвит – Бело-Пламенная – Дева Молний, одна из восьми небесных сестер Альвкары, той самой, ради которой Хельги когда-то начал поход. Но сейчас его переполняли те же восторг и ужас, что и всех вокруг него; о любви небесной девы он больше не мечтал. Так бывает – исполнение мечты порисходит тогда, когда ты уже оставил ее…

Эльдахвит простерла левую руку вперед и сделала движение, будто поднимает что-то невидимое. И жертвенная кровь из чаши в руках онемевшей старухи темно-красной волной взметнулась вверх и осыпала фигуру валькирии сотней пламенеющих искр. Валькирия во второй раз взмахнула рукой, будто бы собрала «росу клинков» снизу и бросила на толпу – и те же пламенные искры тысячами упали на людей и исчезли, но каждому стало жарко. А Бело-Пламенная заговорила:

Множились распри

в злобные годы,

духом отважных

в битвы толкали.

Мститель, рожденный

роком суровым,

злобу раздоров

вырастил в сердце.

Она говорила, и голос ее шел не от лица, а от всей фигуры и струился волнами по широкой площадке святилища. Эти волны пронзали каждого из слушавших, наполняли дрожью, а каждое слово невидимый резец так глубоко и четко высекал в памяти людей, что никто и никогда не сумеет забыть этого предсказания.