Мне всегда было приятно и радостно встречаться с Кристел, хотя среди сложных химических процессов, происходивших в моей душе, ни разу не возникло желания чаще видеть ее, а вот сейчас я страстно, слепо, с лихорадочным нетерпением гонимого жаждал видеть ее. В твердой уверенности, что все будет абсолютно так, как всегда, я бегом взбежал по лестнице к ней наверх.

Все и было абсолютно так, как всегда. На кружевной скатерти стояло два прибора, и в углу горела лампа под пергаментным абажуром, по которому плыл кораблик, горела только для декорации, поскольку яркий свет в центре комнаты и без того хорошо освещал жалкое ее убранство. На столе стояло шерри. Сухое же вино принес я, купив его, по обыкновению, в ближайшем баре. Кристел сидела у стола и шила. Она сразу увидела по моему лицу, что я взволнован, отшвырнула шитье и обошла стол. Мы обнялись и, крепко прижавшись друг к другу, закрыв глаза, какое-то время стояли так. Во мне ведь было шесть футов с лишним, а в Кристел — всего пять футов с небольшим, так что наше объятие всегда походило на замысловатый фокус. Я чуть приседал, она вставала на цыпочки. Сейчас мне особенно легко было присесть — я готов был рухнуть на землю, как только руки ее коснулись меня.

Я разжал объятия и тяжело опустился на кровать, не заботясь о том, что могу смять зеленое шелковое покрывало. Несколько мгновений Кристел в упор смотрела на меня, словно осторожно пыталась проникнуть в мой мозг щупальцами своей любви. Затем она налила в рюмку немного шерри и поставила на стол возле меня, так чтобы я мог до нее дотянуться. Я стащил пальто и извлек из кармана бутылку вина.

— Что на ужин?

— Рыбные фрикадельки с жареными помидорами и картошкой и бисквит с клубникой и взбитыми сливками.

— Отлично.

Продолжая наблюдать за мною, Кристел принялась открывать вино — для этого уже настало время.

— У тебя все в порядке, Кристел, родная моя?

— Да, вполне.

— Ты видела Артура?

— Нет.

— Ты не переменила своего решения послать его подальше?

— Нет.

Я поднял взгляд на Кристел, Ее прекрасные золотистые глаза были скрыты за толстыми стеклами очков, на которых, стоило ей повернуть голову, возясь с бутылкой, начинали играть блики. Ее пушистые ярко-рыжие волосы густою плотной копной свисали вниз, словно на голову ей положили небольшую перину. Влажная нижняя губа была оттопырена, что всегда указывало на волнение и озабоченность. Ноздри короткого курносого носа раздувались и опадали.

Я большими глотками пил шерри. Мне необходимо было выпить.

— Ты видел Томми? — спросила Кристел.

— Да, но с этим я уже завязал, покончил. — У меня было такое ощущение, точно я сто лет назад вычеркнул Томми из моей жизни и мыслей, и только сейчас мне пришло в голову, что я ведь до сих пор не сказал об этом Кристел.

— Я знаю. Она была здесь.

— Томми была здесь, надоедала тебе? Разрази ее гром. Что же она сказала?

— Она плакала.

— Она везде плачет.

Кристел молчала. Она осторожно опустила бутылку с вином на маленькую раскрашенную пробковую подставку, которая была специально положена для этой цели на стол. Я и без слов понял, что Кристел, хоть немного и сочувствовала Томми, однако же была рада нашему разрыву.

— Плесни мне еще немного шерри, родная.

Тема Томми для нас обоих была исчерпана. По дороге к Кристел я решил, что расскажу ей все. Ну, почти все.

— Ты уже приготовила рыбные фрикадельки?

— Да, все готово. Стоит в плите. Можем приступать, как только захотим.

— Отлично. Сядь сюда, душа моя. Рядом со мной.

Она села на стул у кровати, положив на колени шитье. На ней было бесформенное старое шерстяное платье в синюю и зеленую полоску, которое когда-то принадлежало тете Билл и которое Кристел не раз уже перешивала. Вещи Кристел носила бесконечно долго. Она ничего никогда не выбрасывала.

— Послушай, Кристел. Я встречался с леди Китти. Ну, ты знаешь — с женой Ганнера.

Темный, багрово-красный румянец залил лицо Кристел — на секунду показалось, будто оно налилось свинцом.

— Ты видел Ганнера?

— Нет. Хотя вообще говоря — да, но я не разговаривал с ним. И не знаю, буду ли… это все так… ох, до чего же все сложно… — Тут мне впервые пришло в голову, что, раз я питаю определенные чувства к Китти, мне, пожалуй, не стоит больше встречаться с Ганнером, делать еще шаг по дороге, на какую толкало меня, хоть и из самых лучших побуждений, женское безрассудство. Я с наивной верой воспринял картину, которую нарисовала мне Китти. Но почему я должен верить ее суждению о том, что требуется Ганнеру?

— А каким же образом ты встретился с леди Китти?

— Она попросила меня об этом. Прислала ко мне свою служанку. Я дважды с ней разговаривал. Ганнер не знает об этом.

— Ганнер не знает, что ты с ней виделся?

— Нет. Понимаешь ли… — Какой нелепой казалась мне сейчас вся эта история, когда я попытался ее пересказать. — Понимаешь ли, она считает, что я мог бы помочь Ганнеру. То есть я хочу сказать, что все эти годы он жил, одержимый прошлым, он ненавидит меня и хочет мне отомстить, и она говорит, что это… это как болезнь… если бы он мог просто встретиться со мной и… в общем, не важно, о чем мы стали бы говорить, лишь бы разговор начался…

— Но если он ненавидит тебя, если он хочет тебе отомстить?

— Это может у него пройти, если мы встретимся. У него могут возникнуть другие чувства… во всяком случае, все может стать менее…

Он может ударить тебя.

— Не говори глупостей, Кристел. Это же связано с его духовным состоянием. — Так ли?

— Я не хочу, чтобы ты встречался с ним, — сказала Кристел. Она обеими руками теребила лежавшее у нее на коленях шитье, раздирала его. Я слышал в наступившей тишине, как трещат нитки. Я отобрал у нее шитье и положил на стол.

— Нечего наливаться краской, как индюк. Ничего плохого тут произойти не может.

— Может. Я не хочу, чтобы ты встречался с ним или снова встречался с нею. Я не хочу, чтобы у тебя были какие бы то ни было с ними отношения. Все у нас было в порядке. Зачем они появились? Почему они не могут оставить нас в покое? Прошу тебя, Хилари, перемени работу, уйди от него, прошу тебя. И тогда все будет так, как прежде. Вот и сейчас, видишь, — мы снова с тобой вдвоем. А если ты встретишься с ним, то тебе будет больно, очень больно — я это знаю, знаю…

— Дитя мое родное, любовь моя, не будь ты такой чертовски взбалмошной. И попытайся подумать обо мне — ну, я знаю, что ты всегда думаешь обо мне, — пораскинь немного умом. А что, если я хочу встретиться с Ганнером? А что, если я чувствую, что мне станет легче после разговора с ним? Ведь не только его преследует то, что произошло, ведь не только повергает в ужас то… что…