— До свидания, мистер Глэпторн. Надеюсь, мы получим честь увидеться с вами в скором времени. Может статься, в следующий ваш приезд в Эвенвуд судьба окажется более благосклонна и предоставит нам случай познакомить вас с моим пасынком.

Я выразил надежду, что мне не придется долго ждать этого удовольствия.

Миссис Даунт выпрямилась в полный рост, и сейчас я в упор смотрел в ее серые глаза. Сколько ей сейчас лет? Пятьдесят три или пятьдесят четыре?[168]Я точно не помнил. Впрочем, невзирая на возраст, она по-прежнему сохраняла очарование, свойственное искушенной кокетке. Теперь я понимал, каким образом ей удалось настроить лорда Тансора в пользу своего пасынка: несомненно, здесь она пустила в ход все свое обаяние и бесспорную красоту вкупе с властным характером. Под пристальным взором пленительных глаз миссис Даунт я вдруг на краткий миг исполнился уверенности, что она интуитивно чувствует во мне угрозу для своего благополучия и благополучия обожаемого Феба. Одним словом, я вызывал у нее неприязнь и недоверие, как и она у меня.

Снова оставшись наедине, мы с доктором Даунтом вернулись к прерванному разговору о неоплатонической философии — в частности, о переводах Плотина и Прокла, выполненных Тейлором.[169]Пастор пустился в рассуждения о тейлоровском вольном переложении «De antro nympharum» Порфирия,[170]а от них мы плавно перешли к другим равно увлекательным предметам, касающимся античных теологических доктрин — в каковой области оба обнаружили изрядную осведомленность.

— Мистер Глэпторн, — сказал наконец доктор Даунт, — могу ли я попросить вас об одном одолжении?

— Безусловно, — ответил я. — О каком именно?

— Дело вот в чем. Хотя в целом я являюсь глубоким почитателем мистера Тейлора, у него не всегда достает филологических и лингвистических способностей для просветительской деятельности в этой важной области. В данном случае речь идет о тейлоровском переводе Ямвлиха. Я взял на себя смелость подготовить новое переложение «De mysteriis»,[171]первая часть которого будет опубликована в «Классикал джорнал».[172]Текст уже набран, и сейчас гранки вычитывает мой друг, профессор Люсьен Слейк, проживающий в Барнаке. Может, вы знакомы с работой профессора Слейка, посвященной Эвгемеру?[173]Профессор хорошо знает Ямвлиха, но наверняка не столь основательно, как вы. Посему я хочу попросить вас вот о каком одолжении: не окажете ли вы мне великую любезность, согласившись просмотреть гранки перед отправкой в печать?

Я решил, что таким образом мне представится возможность поближе сойтись с доктором Даунтом и, как следствие, занять выгодную позицию по отношению к его сыну. Поэтому я сказал, что почту за удовольствие и честь ознакомиться с упомянутой работой, и мы условились, что доктор Даунт безотлагательно напишет профессору Слейку записку с просьбой отослать гранки мне в гостиницу «Георг» до моего убытия в Лондон.

— Ну-с, а теперь пойдемте, — весело промолвил преподобный.

Коллекция книг, собранная Уильямом Дюпором, двадцать третьим бароном Тансором, вскоре после Французской революции, выдерживала сравнение с библиотеками, основанными вторым графом Олтропским Спенсером и третьим герцогом Роксбургским. Двадцать третий барон унаследовал от отца около трех тысяч томов, бессистемно собранных его предками в течение нескольких веков, а в скором времени приобрел в дополнение к этому собранию целую библиотеку одного венгерского аристократа — около пяти тысяч единиц хранения, — содержавшую не одну сотню первых печатных изданий греческих и римских классиков, а равно множество шедевров типографского искусства семнадцатого и восемнадцатого веков, выпущенных издательствами Баскервиля и Фулиса. Затем он принялся методично умножать свою коллекцию, изредка прибегая к нетрадиционным мерам: много путешествовал в поисках первых изданий античных авторов, не представленных в библиотеке графа Лажко, а попутно скупал в больших количествах первопечатные Библии, инкунабулы[174]и редкие издания произведений ранней английской литературы (к последним он питал особенный интерес). Ко времени его смерти в 1799 году книжное собрание насчитывало свыше сорока тысяч томов.

Первоначальная библиотека размещалась в темном сыроватом покое в елизаветинском стиле на северной стороне здания, но вскоре там перестало хватать места для новых приобретений его светлости. Поэтому в 1792 году, как я упоминал ранее, лорд Тансор благоразумно решил отреставрировать большой бальный зал со знаменитой потолочной росписью Веррио, расположенный в западной части усадьбы, чтобы хранить там свою быстро растущую книжную коллекцию. Работа, потребовавшая огромных расходов, завершилась всего через год, и летом 1793 года все собрание книг перекочевало на новое место, где впоследствии приросло еще многими тысячами томов.

В этот великолепный зал я впервые вступил в сопровождении преподобного Ахилла Даунта ранним вечером 27 октября 1853 года. От пастората мы шли через парк, против заходящего солнца, и по дороге разговаривали о мистере Картерете.

В отсутствие своей жены доктор Даунт превращался в совершенно другого человека — словоохотливого, энергичного и общительного. В ее присутствии он заметно тушевался, не желая противопоставлять свой собственный сильный характер властному нраву супруги. Сейчас, на вольном воздухе, когда мы спускались с холма к реке, он словно ожил. Мы обсудили разные вопросы, касающиеся Bibliotheca Duportiana, и я еще раз поздравил преподобного с его великим достижением — по моему мнению, составитель столь монументального каталога увековечил свое имя для грядущих поколений ученых-библиографов.