По-видимому, никто не заметил нашего ухода из круглой комнаты. Аудитория разделилась на несколько яростно споривших групп, отстаивавших различные мнения. Маран снова наполнила мой бокал пуншем.

— Хотя я очень рада познакомиться с вами, капитан, но, честно говоря, я надеялась увидеть здесь вашего друга, Провидца Тенедоса, — она жестом обвела людей, окружавших нас. — Эрнад может выражаться слишком... жестко, но в его словах есть доля истины. Иногда люди, которых я сюда приглашаю, очень сильны в разных теориях, но не имеют никакого практического опыта.

Ее лицо стало серьезным.

— Вряд ли мне стоит говорить об этом. Все, что я сама совершила, — это родилась и выросла в богатой семье.

Странная женщина, подумал я. Необычайно переменчивая в своих настроениях. Зато с ней определенно не было скучно.

Я снова обнаружил, что смотрю ей в глаза и тону в их зеленых глубинах, и с усилием заставил себя отвести взгляд.

— Вероятно, вы сумеете убедить своего друга прийти на один из моих званых вечеров, — сказала она. — И конечно же, я хочу, чтобы вы тоже пришли.

— У меня есть лучшее предложение, — возразил я, лихорадочно размышляя. Это было неправильно, но мне очень хотелось снова встретиться с ней. — Не знаю, уместно ли делать такое предложение замужней женщине, но послезавтра вечером Провидец будет держать речь в Моратианском Холле. Я буду рад сопровождать вас туда и обеспечу ваше безопасное возвращение домой.

— «Сопровождать», мой добрый Дамастес, если вы не возражаете против такого обращения? Это слово неуместно, если только вы не употребляете его в армейском смысле.

— А в каком другом смысле я мог его употребить?

Она улыбнулась.

— Поскольку вы делаете предложение со столь чистыми намерениями, мне остается лишь согласиться. Следует ли мне послать за вами свою карету?

Я поклонился в знак согласия, а затем один из слуг подошел к ней с какой-то просьбой. Повернувшись, я начал пробираться к выходу через толпу, не обращая внимания на вопросы, сыпавшиеся с разных сторон.

Короче говоря, я впал в такое же идиотски-мечтательное состояние, как и любой деревенский парень, узнавший о том, что девушка приняла его приглашение на праздник Летнего Урожая.

Следующие два дня прошли в туманной дымке. Я почти забыл о своих обязанностях, и даже тупость моих «Оловянных Кентавров», как я называл их про себя, не могла пробудить во мне раздражения.

За полчаса до назначенного срока я облачился в парадный мундир и вышел за ворота наших казарм. Частично это объяснялось моим энтузиазмом, но, кроме того, мне не хотелось, чтобы какой-нибудь из лощеных болтунов увидел нас, хотя в этом не было ничего предосудительного.

Вскоре прибыл роскошный экипаж из красного дерева, отделанный эмалью и увитый декоративным золотым плющом. Он был запряжен четверкой гнедых; кучер и лакей сидели на высоких козлах, а сзади имелась приступка, где могли стоять еще два лакея.

Маран распахнула дверцу и поздоровалась со мной. Она была одета в мешковатые панталоны, которые, как я узнал позже, были последней новинкой сезона, красно-черную шелковую блузку с высоким воротом и меховую куртку с капюшоном от холода. Ее лицо немного раскраснелось, хотя окошко кареты было закрыто.

Я поклонился, поцеловал ее руку и залез в карету, которая покатилась по улице, мягко покачиваясь на рессорах. Изнутри салон был обит каким-то мягким материалом, обтянутым бордовой шелковой тканью.

— Рад приветствовать вас, графиня, — формально произнес я.

— Я тоже, капитан, — она улыбнулась. — Можно сказать вам нечто шокирующее?

— Вы можете сказать мне все, что угодно, — шокирующее или нет.

— Вот мы с вами едем на лекцию известного философа, где, наверное, будет очень скучно, однако я чувствую себя героиней романа, которая под благовидным предлогом ускользнула от мужа для встречи с галантным кавалером.

Я решил обратить ее слова в шутку, но потом передумал.

— Благодарю вас, Маран. Вы оказываете мне честь такими мыслями.

В сумерках я не мог видеть выражения ее лица. Некоторое время она молчала, и я решил прервать возникшую неловкость.

— Вчера вечером вы сказали одну фразу, заинтересовавшую меня. Вы приехали в Никею от скуки?

Маран ненадолго задумалась.

— Так я обычно говорю людям, — ответила она. — Но дело не только в этом. Мой род — один из самых старинных, и Аграмонте без тени сомнения полагают, что вся Нумантия должна вращаться вокруг них.

— Многие из нас так считают, хотя и не признаются в этом.

— Но не так убежденно, как Аграмонте, — возразила она. — Мой отец, например, несколько лет назад застал меня читающей книгу под названием «Обязанности мужчины». Вы ее не читали? Так вот, там сказано, что все мужчины имеют обязательства друг перед другом. Если у человека есть рабы, то он должен заботиться о них и освобождать некоторых за выдающиеся заслуги, чтобы после смерти Колесо вернуло его в лучшее положение. Кстати, род Аграмонте не освободил ни одного раба на протяжении минимум пяти поколений, о которых мне известно.

В этой книге также говорится, что правители людей обязаны править мудро, твердо и осмотрительно, иначе они теряют право на трон, и что лучшее из возможных правлений — это благосклонная к подданным, но жесткая монархия.

Поскольку мой отец состоит в близкой дружбе с большинством членов Совета Десяти, эти утверждения можно считать ересью. Между прочим книга, хотя и не полностью запрещена, но изъята из широкого обращения.

Моя семья считает, что все регламентировано, все установлено раз и навсегда. Ирису — лучший из богов, и Умар хорошо поступил, когда отрекся от мира в его пользу. Они не верят в достоинства Колеса и хотя неохотно признают, что плохой человек в следующей жизни может опуститься на низший уровень, но полагают, что большинство из нас возвращаются на тот же уровень, на котором мы умерли.

— То есть, лорд всегда остается лордом, а крестьянин — крестьянином?

— Именно так, от зари времен и до скончания дней.

— А как вы думаете?

Маран помолчала.

— Я думаю, их убеждения глупы. Я думаю, что человек должен меняться вместе с миром, как сменяют друг друга времена года. Наши правители не кажутся мне самыми мудрыми, но чье правление было бы лучше?

Честно говоря, поэтому я и приглашаю к себе домой людей с разными и неординарными идеями.

Женщинам у нас не дают возможности учиться, — добавила она. — И это тоже кажется мне неправильным.

Я был согласен с ней. Имея достаточно средств, мой отец мог бы поступить в лицей, но если бы моя мать пожелала расширить свои познания, полученные от наставника в девичестве, то это вызвало бы вопли ужаса и бурное неодобрение. То же самое относилось и к моим сестрам. У них не было других наставников, кроме странствующих учителей, которых мой отец просил погостить в доме, часто всего лишь за стол и ночлег или за жалкие гроши.