6) Далее — нервное расстройство усиливается; являются обмороки, конвульсии, подёргивание мускулов лица и т. п.

7) Наконец, если больной вынес благополучно все вышеозначенные припадки, болезнь переходит в настоящее преферансобесие, которое, как я уже сказал, похоже на запой и которое заставило г-жу Шавочкину, бывшую на смертном одре, просить у своего доктора позволения играть в преферанс!

Нравственный вред от преферанса ощутителен не менее. Не будем говорить о том, что человек, играющий с утра до вечера в преферанс, делается настоящим автоматом; не будем повторять, как странен, как несносен хозяин дома, который заставляет своих гостей играть до обморока, как это случилось с бедным Фомой Лукичём; оставим и то, что много полезного и приятного забывается для преферанса, — возьмём в пример женщин — одних только женщин, которые больше других страдают от этой несчастной мании.

За преферансом женщина перестаёт быть женщиной: натура её грубеет и незаметно переходит в мужскую. Здесь она теряет свою грацию, свою наивность, приучается курить трубку, нюхать табак; привыкает кричать, браниться, сплетничать. За преферансом вы уже не увидите в ней этой теплоты сердечной, этой магнетической таинственности, которая так влечёт нас к ней, которая делает её для нас загадкой и родит в нас любовь. Здесь женщина перестаёт быть доброй, кроткой, снисходительной — теперь она только игрок, эгоистка! Душа её черства и не отзовётся ни на какое чувство… Выигрыш — вот цель её!.. И если можно, она обыграет вас наверное!

Вы увидите, как это прекрасное лицо коробят судороги, увидите, как эти добрые, очаровательные глаза мечут искры бешенства, как эти соблазнительные губки съёживаются и пачкаются пеной слюны.

Вы не поверите глазам своим, видя, как это прекрасное создание, иногда белокурое, иногда черноглазое, упоительное, за страстный взгляд которого вы не приищите цены, как эта волшебница дрожит, плачет, трясётся над гривенником!

Перед вами женская скупость! Не мужская скупость, смягчённая приличием и прикрытая твёрдостью характера, — нет, скупость женская, мелкая, гнусная, грошовая, со всеми уродливыми, приторными и комическими своими припадками.

А случалось ли вам видеть когда-нибудь, как прекрасная женщина, мать бедного малютки, взбешённая преферансом, кормит грудью своего ребёнка, когда ад ещё клокочет в её душе и желчь течёт вместо молока?.. О, отвернитесь и отойдите от сцены.

Но сказавши столько о вреде преферанса, я, как честный человек, не умолчу и о полезной его стороне: я уже сказал, что преферанс полезен отрицательно:

1) В эту игру полезно играть ипохондрикам, страдающим ревматизмом, подагрой и другими нервными болезнями, по тому закону, что когда возбуждена деятельность мозга, то все болезни, происходящие от страдания низшей нервной системы, утихают.

2) Преферанс полезен пьяницам, по известному закону: подобное подобным уничтожается.

3) Сумасшедшим. Ибо нет помешательства, которое бы не уступило преферансобесию.

4) Преферанс есть драгоценное средство для женихов, если они хотят испытать нрав своей суженой.

5) Для жён, имеющих ревнивых мужей, и т. п.

Но довольно — всяким серьёзным рассуждением можно наскучить. Мне только хотелось пояснить моим читателям некоторые случаи из моих картин, которые без этого могут показаться фарсами.

1847

Шаламов. На представку

Играли в карты у коногона Наумова[5]. Дежурные надзиратели никогда не заглядывали в барак коногонов, справедливо полагая свою главную службу в наблюдении за осуждёнными по пятьдесят восьмой статье. Лошадей же, как правило, контрреволюционерам не доверяли. Правда, начальники-практики втихомолку ворчали: они лишались лучших, заботливейших рабочих, но инструкция на сей счёт была определенна и строга. Словом, у коногонов было всего безопасней, и каждую ночь там собирались блатные для своих карточных поединков.

В правом углу барака на нижних нарах были разостланы разноцветные ватные одеяла. К угловому столбу была прикручена проволокой горящая «колымка» — самодельная лампочка на бензинном паре. В крышку консервной банки впаивались три-четыре открытые медные трубки — вот и всё приспособление. Для того чтобы эту лампу зажечь, на крышку клали горячий уголь, бензин согревался, пар поднимался по трубкам, и бензиновый газ горел, зажжённый спичкой.

На одеялах лежала грязная пуховая подушка, и по обеим сторонам ее, поджав по-бурятски ноги, сидели партнёры — классическая поза тюремной карточной битвы. На подушке лежала новенькая колода карт. Это не были обыкновенные карты, это была тюремная самодельная колода, которая изготовляется мастерами сих дел со скоростью необычайной. Для изготовления ее нужны бумага (любая книжка), кусок хлеба (чтобы его изжевать и протереть сквозь тряпку для получения крахмала — склеивать листы), огрызок химического карандаша (вместо типографской краски) и нож (для вырезывания и трафаретов мастей, и самих карт).

Сегодняшние карты были только что вырезаны из томика Виктора Гюго — книжка была кем-то позабыта вчера в конторе. Бумага была плотная, толстая — листков не пришлось склеивать, что делается, когда бумага тонка. В лагере при всех обысках неукоснительно отбирались химические карандаши. Их отбирали и при проверке полученных посылок. Это делалось не только для пресечения возможности изготовления документов и штампов (было много художников и таких), но для уничтожения всего, что может соперничать с государственной карточной монополией.

Из химического карандаша делали чернила, и чернилами сквозь изготовленный бумажный трафарет наносили узоры на карту — дамы, валеты, десятки всех мастей… Масти не различались по цвету — да различие и не нужно игроку. Валету пик, например, соответствовало изображение пики в двух противоположных углах карты. Расположение и форма узоров столетиями были одинаковыми — уменье собственной рукой изготовить карты входит в программу «рыцарского» воспитания молодого блатаря.

Новенькая колода карт лежала на подушке, и один из играющих похлопывал по ней грязной рукой с тонкими, белыми, нерабочими пальцами. Ноготь мизинца был сверхъестественной длины — тоже блатарский шик, так же, как «фиксы» — золотые, то есть бронзовые, коронки, надеваемые на вполне здоровые зубы. Водились даже мастера — самозваные зубопротезисты, немало подрабатывающие изготовлением таких коронок, неизменно находивших спрос.

Что касается ногтей, то цветная полировка их, бесспорно, вошла бы в быт преступного мира, если б можно было в тюремных условиях завести лак. Холеный жёлтый ноготь поблескивал, как драгоценный камень. Левой рукой хозяин ногтя перебирал липкие и грязные светлые волосы. Он был подстрижен «под бокс» самым аккуратнейшим образом. Низкий, без единой морщинки лоб, жёлтые кустики бровей, ротик бантиком — всё это придавало его физиономии важное качество внешности вора: незаметность. Лицо было такое, что запомнить его было нельзя. Поглядел на него — и забыл, потерял все черты, и не узнать при встрече.

Это был Севочка, знаменитый знаток терца, штоса и буры — трех классических карточных игр, вдохновенный