— Таких людей, как твой отец, один на миллион!

Миссис Броуди стоило некоторого усилия произнести эти слова, но она мужественно произнесла их, не сознавая их двусмысленности, стремясь только поддержать лучшие традиции семьи. — Ты не должна слушать ни одного дурного слова о нем. Люди всегда говорят плохо о том, кому они завидуют.

— Они нахальные девчонки. Я учителю пожалуюсь, если они скажут о нас еще что-нибудь, — объявила Несси и, подойдя к окну, прижала нос к стеклу, так что издали его можно было принять за комочек оконной замазки. — А дождь все идет да идет! Так и льет, черт бы его побрал!

— Несси! Не смей никогда так говорить. Это нехорошо. Не следует употреблять гадкие выражения! — пожурила ее мать, перестав на минуту полировать медные подсвечники на ореховой доске фортепиано. («Несси нельзя ничего спускать! Каждую ошибку ей нужно тут же указывать!») — Смотри, чтобы этого больше не было, иначе я отцу скажу! — пригрозила она, снова отвернув разгоряченное лицо к фортепиано, открытому по случаю уборки и глупо ухмылявшемуся ей оскаленными клавишами, как длинным рядом фальшивых зубов.

— Мне хотелось выйти погулять, вот и все, — раздалась жалоба от окошка. — Но даже когда дождь перестанет, повсюду будут лужи. А я всю неделю так много занималась!.. Это просто безобразие, что и в субботу нельзя поиграть хоть немножко.

Несси безутешно продолжала смотреть на унылую картину дождливого декабрьского дня. Грязная дорога, размокшие под дождем поля, неподвижные березы напротив, роняющие капли с ветвей, печальное отсутствие всякого движения, кроме непрерывно льющих с неба потоков воды… Но непринужденная болтовня девочки замолкла не надолго, и, несмотря на унылую картину за окном, она через минуту снова защебетала:

— А на нашей пушке сидит воробей… Ой, вот еще один!.. Два крошечных воробушка сидят себе под дождем на нашей медной пушке… А для чего у нас стоит эта пушка, мама? Ведь она не стреляет, и ее всегда приходится чистить?.. Я никогда раньше не замечала, какая она смешная. Мама! Для чего она? Ну скажи же!

— Для украшения, должно быть. Отец хотел, чтобы дом выглядел красивее, — отозвалась рассеянно мать из-за фортепиано.

— А было бы гораздо лучше, если бы тут была клумба анютиных глазок или маленькая араукария, такая, как у Джонни Пакстон перед домом, — возразила Несси. И медленно, словно думая вслух, продолжала: — А деревья в поле стоят, не шелохнутся. Как статуи… «Дождик, дождик, перестань! Уходи в Испанию и назад не приходи». Нет, эта песенка не помогает. Это такая же выдумка, как про рождественского деда… У него белая борода… А испанцы какие, мама? Чернокожие? Столица Испании называется Мадрид. Правильно, Несси Броуди! Ты — первая ученица в классе. Молодчина! Твой отец будет доволен… Боже, и надо же, чтобы в субботу, в праздник, была такая погода! А я повторяю пока географию… На улице ни души. Нет, нет, кажется, есть один мужчина. Он идет по дороге. Нет, не мужчина, а мальчишка с телеграфа!

Это было необычайное и интересное открытие на скучной, пустынной дороге, и Несси с восторгом ухватилась за него.

— Мама! Мама! Кому-то несут телеграмму! Я вижу рассыльного на улице. Он идет прямо сюда. Ох, смотри, смотри! — закричала она в радостном нетерпении и возбуждении. — Он идет к нам!

Миссис Броуди выронила из рук тряпку и, бросившись к окну, увидела мальчика, поднимавшегося на крыльцо, потом тотчас же услыхала такой резкий звонок у двери, что он прозвучал набатом для ее испуганных ушей. Она так и застыла на месте. Она страшно боялась телеграмм, как вестников неожиданных бедствий. Они говорили ей не о счастливых рождениях и веселых свадьбах, а о внезапном ужасе чьей-нибудь смерти. За ту секунду, что она стояла неподвижно, зловещий звон колокольчика у дверей, ударив ей в уши, как будто с силой задел какие-то струны в памяти и напомнил об единственной полученной ею за всю жизнь телеграмме, извещавшей о смерти матери. Не глядя на Несси, она сказала внезапно охрипшим голосом:

— Пойди посмотри, что там такое.

Впрочем, когда Несси, горя нетерпением, побежала в переднюю, миссис Броуди стала себя успокаивать надеждой, что, может быть, рассыльный зашел к ним только справиться насчет какой-нибудь незнакомой, ему фамилии или неразборчиво написанного адреса, так как их дом был последний на этой улице и к ним нередко заходили за такими справками. Она напрягла слух до последней степени, стараясь уловить успокоительные звуки разговора у двери, но напрасно: Несси сейчас же воротилась, размахивая оранжевой бумажкой, с триумфом человека, первым сделавшего какое-нибудь открытие.

— Это тебе, мама, — возвестила она, запыхавшись. — Он спрашивает, будет ли ответ.

Мать взяла телеграмму с таким видом, как будто дотронулась до ядовитой гадюки, и, нерешительно вертя ее в руках, рассматривала с глубочайшим ужасом, совсем так, как рассматривала бы это опасное пресмыкающееся.

— Я не могу прочитать ее без очков, — пробормотала она, боясь распечатать телеграмму и стараясь оттянуть страшную минуту.

Но Несси стрелой умчалась и стрелой же примчалась обратно, неся очки в стальной оправе.

— Вот они, мама! Теперь ты можешь прочесть. Скорее же распечатай!

Миссис Броуди медленно надела очки, снова опасливо посмотрела на страшную бумажку в своей руке и, повернувшись к Несси, сказала, запинаясь, в паническом страхе и нерешимости:

— Пожалуй, я лучше подожду отца. Не мне распечатывать такие вещи. Это дело твоего отца, не правда ли, дорогая?

— Ах, нет, мама, открой ее сейчас, — нетерпеливо упрашивала Несси. — Она адресована тебе, да и мальчик ждет ответа.

Миссис Броуди разорвала конверт неловкими, непослушными пальцами, дрожа извлекла из него телеграмму, развернула и прочла. Она читала так долго, как будто в телеграмме было не девять слов, а длинное и запутанное сообщение, из которого ничего нельзя было понять. И пока она так смотрела на телеграмму, лицо ее посерело, как пепел, вытянулось и застыло, как будто ледяной порыв ветра задул слабый огонек жизни, еще теплившийся в этом лице, и заморозил его до странной, неестественной неподвижности.

— Что там написано, мама? — спросила-Несси, от любопытства привстав даже на цыпочки.

— Ничего, — ответила миссис Броуди глухим, деревянным голосом. Она тяжело опустилась на диван, а бумага колебалась и шуршала в ее дрожащих пальцах.

Ожидавший на крыльце рассыльный, уже несколько раз нетерпеливо подходивший к двери, теперь сердито засвистел и шумно заколотил ногами о ступеньки, давая знать таким оригинальным способом, что ожидать целый день у дверей вовсе не входит в его обязанности.

— Сказать ему, чтобы он подождал ответа? — настойчиво спрашивала Несси, заметив, но не вполне понимая странное оцепенение матери.

— Ответа не будет, — машинально ответила та.

Несси отпустила мальчика, который ушел, громко и беззаботно насвистывая, в сознании всей важности своей роли вестника судьбы, совершенно не трогаясь разрушительным действием доставленной им вести.