Перед ним встала новая проблема – как пронести оружие в лагерь. Контрабанда еды – дело одно, но огнестрельное оружие шло по совсем другому разряду. Как следует спрятавшись, Фриц спустил брюки и привязал «Люгер» к ноге, а обоймы рассовал по карманам. В тот вечер он возвращался в лагерь, еле дыша.

После переклички Фриц прямиком пошел в госпиталь и отыскал Стефана Хеймана. Поманив его за собой, он отвел друга за груду грязного белья и показал ему «Люгер».

Стефан был в ужасе.

– Ты сошел с ума? Немедленно от него избавься! Если тебя с ним поймают, ты не просто погибнешь – ты поставишь под угрозу всю нашу операцию!

Фрицу стало обидно.

– Ты сам сделал меня таким, – оскорбленно ответил он. – Ты всегда учил, что надо бороться за свою жизнь.

Стефану нечего было на это ответить. В следующие несколько дней они много разговаривали; Фриц объяснял свой ход размышлений – что вскоре может разразиться жестокая битва, что русские славятся своей жестокостью, что СС начнет ликвидировать заключенных – и постепенно убеждал Стефана пойти ему навстречу.

– Я уверен, что смогу раздобыть еще оружие, если мы найдем деньги, – говорил он.

Стефан все как следует обдумал.

– Ладно, – согласился он наконец. – Сделаю все, что смогу. Только это надо как следует организовать. И ты больше не должен работать в одиночку.

Ему удалось достать двести долларов, которые Фриц отнес Фредлю Вохеру. Последовал еще период ожидания, а затем Вохер отвел Фрица в укромный уголок на комбинате и показал, где припрятал для него еще «Люгер» и два пистолета-пулемета МР-40 – эта модель широко использовалась немецкими солдатами. Ко всем трем прилагалось по несколько обойм.

Пронести их в лагерь оказалось сложной задачей. Фриц все тщательно спланировал; ясно было, что потребуется несколько ходок. Заполучив одну из гигантских канистр, в которых заключенным в обед приносили суп, он приделал к ней второе дно, спрятав под ним боеприпасы. «Люгер» он снова привязал к ноге, но с пистолетами-пулеметами так не получалось. Пройдя у Вохера урок по их использованию и уходу, он разобрал один и привязал по частям к торсу под курткой.

Наступила зима, и ночи становились длиннее, поэтому в конце смены было уже темно, и вряд ли кто-то из охранников заметил бы, что Фриц выглядит необычно крупным. Тем не менее поджилки у него тряслись, да и выстоять долгие часы переклички с дополнительным грузом оказалось нелегко.

Как только она закончилась, Фриц быстро зашагал к госпитальной прачечной, где его дожидался Юл Мейхнер. Фриц поспешно стащил с себя полосатую униформу, собрал пистолет-пулемет и передал его Юлу, чтобы тот спрятал оружие. Из соображений безопасности Фрицу не сообщили куда – ведь не может человек выдать секрета, который все равно не знает, пусть даже под пыткой. В следующие несколько дней он повторял эту опасную операцию, пока все три пистолета-пулемета и боеприпасы не оказались в лагере.

Фриц был доволен собой; пронеся «Люгер», он сумел переубедить Стефана и заручиться его поддержкой. Без него Сопротивление не справилось бы. Теперь, если здесь начнется повторение Майданека, они смогут забрать с собой немало эсэсовских солдат.

* * *

В декабре швейный цех Густава продолжал шить шторы для затемнения и параллельно плащи. Не участвуя в Сопротивлении напрямую, Густав понятия не имел, в какое опасное предприятие ввязался его сын. Он с нетерпением ждал Рождества, когда Вохер опять поедет в Вену.

Как-то в понедельник, когда цех работал в обычном режиме, мерное стрекотанье швейных машинок заглушил вдруг вой сирен воздушной тревоги[442]. В секунду захлопали двери, загремели шаги, зазвенели крики: эсэсовцы и вольнонаемные устремились в бомбоубежища. Подчиненные Густава смотрели на него. Он разрешил им бежать и спрятаться там, где покажется безопасней. Сам Густав остался на месте. Укромные местечки ничем не помогли бы, упади бомба достаточно близко.

Через пару минут, когда последние перепуганные шаги стихли в отдалении, его накрыл гул бомбардировщиков и уханье противовоздушных пушек. Звук нарастал яростным крещендо, а потом земля содрогнулась от удара первых бомб. Густав лег на пол; ему не было страшно – много месяцев он провел под бомбардировками в окопах и научился сидеть и ждать, пока они или закончатся, или отправят его в небытие. Паниковать было и бесполезно, и опасно. Боялся он только за Фрица, который пошел куда-то вешать маскировочные шторы. Густав знал, что сын подыскал себе укрытие за одним из зданий, где его, по крайней мере, не ранит обломками.

И снова бомбардировщики нацеливались на завод искусственных масел, но попадали, похоже, совсем не туда; взрывы звучали то издалека, то пугающе близко. Внезапно пол под Густавом содрогнулся от мощнейшей взрывной волны. В окнах вылетели стекла, затрещал рвущийся металл, посыпалась каменная кладка. Густав прикрыл голову руками и сел. Дрожь земли постепенно затихла. В воздухе стояла густая пыль, а потом тишина отступила, и до Густава издалека донеслись крики и стоны, разрозненные выстрелы и удаляющийся гул самолетов. Тревога закончилась.

Поднявшись на ноги, Густав обвел глазами разоренную мастерскую: швейные машины попадали с подстольев, стулья валялись на полу, и повсюду лежали пыль и осколки стекла из разбитых окон. Мужчины и женщины, остававшиеся вместе с ним, тоже вставали, откашливаясь и протирая глаза.

Убедившись, что никто из них не ранен, Густав первым делом бросился разыскивать Фрица. Он вышел на улицу, в огонь и дым. Несколько построек было уничтожено, и мертвые заключенные лежали на земле и среди обломков. Раненым помогали их товарищи[443].

Фрица нигде не было видно. Густав сквозь дым поспешил вперед, направляясь к убежищу сына, охваченный тяжелыми предчувствиями. Свернув за угол, он оказался на месте. И нашел там гору развороченного мусора и гнутого металла, в которую превратилась стена. Густав, потрясенный и уничтоженный, не мог оторвать от нее взгляда.

Потом, не оборачиваясь, ослепленный горем, начал отступать назад. Его Фрицль – отцовская гордость и отрада, его дорогой, любимый, преданный мальчик – погиб.

Эсэсовцы и вольнонаемные появлялись из бомбоубежищ. Практически никто из них не остался на своих местах. Кое-где забор был проломан и несколько заключенных сбежали. Густав мгновение постоял, наблюдая, как охранники пытаются восстановить порядок. Он уже собирался развернуться и уйти, как увидел сквозь дым два силуэта в полосатых пижамах, направляющихся к нему; у одного в руках был большой ящик с инструментами и двигался он знакомой походкой. Густав не верил своим глазам. Он побежал вперед и схватил Фрица в объятия.