Поскольку в обед они ели всякие морепродукты, было решено для разнообразия отужинать бифштексами, и Синтаку заказал столик в ресторане «Каса Пако», в двух шагах от площади Майор.

По его словам, этот ресторан был хорошо известен, его стены были сплошь увешаны фотографиями членов королевских семей, политиков и голливудских звезд, удостоивших ресторан своим посещением. С едой, правда, дела обстояли похуже: мяса давали много, но по сравнению с японскими бифштексами вкус был довольно посредственный.

Синтаку выехал на Гран Виа и остановил машину у гостиницы «Мемфис».

Он обернулся к ним:

– Спать идти еще рановато. Может, пропустим кружку-другую в баре?

– Давайте, – согласился Рюмон и посмотрел на девушку.

Тикако бросила взгляд на часы:

– Я, пожалуй, вас покину. Что-то устала.

Синтаку уговаривать ее не стал.

– Вы мне хоть в офис, что ли, позвоните. Свожу вас завтра, куда только ни пожелаете.

Тикако вышла из машины и, помахав им рукой, скрылась в вестибюле.

Синтаку объехал квартал и остановил машину в переулке.

Они зашли в бар гостиницы «Вашингтон», где остановился Рюмон. У стойки мест не было, они уселись за столиком и заказали пива.

Синтаку вынул пачку сигарет и сказал:

– Вы ведь завтра в Ронду едете, верно?

Рюмон утвердительно кивнул.

Еще за обедом Рюмон рассказал о своих планах на завтра: съездить в Ронду и разыскать там боевого друга Гильермо Хасинто Бенавидеса.

– Ну, раз и Кадзама едет, почему бы и мне к вам не присоединиться? – с энтузиазмом выпалил Спитаку. – В Ронде мне еще бывать не приходилось, и искать кого-нибудь – тут я мастер.

– Нет-нет. Не стоит. Я вообще-то собирался один ехать, но у Кадзама там есть знакомые.

Глаза Синтаку блеснули за стеклами очков.

– Вот оно что… А то бы позвали и Кабуки, – я уверен, она бы тоже с удовольствием съездила.

Рюмон пригубил пива.

Ее имя каждый раз, когда оно слетало с языка Синтаку, болью отдавалось у него в груди. Когда они ездили втроем, ему приходилось постоянно обдумывать каждое свое слово, каждое действие, на это уходили все душевные силы, и все это мешало заниматься делами. После Саламанки это стало совершенно ясно.

– Ну с какой стати я потащу ее за собой в Ронду? Ей нужно собрать информацию еще в двух-трех ресторанах в Мадриде, и ее командировку можно считать завершенной. Наверняка у нее есть свои планы.

Синтаку почесал затылок.

– Планы, говорите? Что-то не похоже, чтобы у нее были какие-то планы. До сих пор весь материал она собирала в ресторанах, куда мы ходили с ней вместе. По-моему, она все делает наобум, вам не кажется?

– Это тоже своего рода план. Может быть, действуя наудачу, она находит много неожиданного, что делает материал интереснее. Между прочим, моя поездка в Испанию тоже, пожалуй, именно такого рода, – возразил Рюмон.

– Раньше, когда она работала в «Дзэндо», она была такая пунктуальная: всегда намечала план работы и действовала строго по плану. Видно, она сильно изменилась, уйдя от нас.

– Но теперь ее положение совсем иное – она же свободная журналистка.

Не отдавая себе в том отчета, Рюмон постоянно хотел во всем ее оправдать.

Синтаку, наверное разгадав его чувства, усмехнулся:

– Вы, кстати, знаете, почему она ушла из «Дзэндо» три годи назад?

Рюмон положил в рот орешек.

– Нет, не знаю.

– У нее тогда не было ни малейшей необходимости уходить. Ей доверяли довольно важную работу, которой она была к тому же увлечена. И вдруг – увольнение по личным обстоятельствам. У нас в иностранном отделе ходили всякие предположения.

– И какие же предположения? – спросил Рюмон, стараясь, чтобы голос его звучал безразлично.

Синтаку поднял большой палец:[84]

– Мужчина, и ничто другое. Говорили – это только слухи, заметьте, – что она не могла больше оставаться в фирме из-за какой-то истории с мужчиной.

Рюмон нарочито громко рассмеялся и достал сигарету. Дважды щелкнул зажигалкой, пока она наконец не зажглась.

– Ну, это обычные пошлые слухи. И в чем же, говорили, состояла «история»?

Синтаку картинно пожал плечами:

– Не знаю. Может, чтобы покончить с адюльтером или избавиться от чьих-то назойливых преследований – всякие были толки.

Рюмон отпил пива. Его лицо горело.

– Обычно, когда молодая женщина увольняется с работы, принято считать это каким-то удачным поворотом в ее жизни – например, что она собирается выйти замуж или, скажем, уехать за границу учиться.

– Обычно – да. Но она ведь, как мы с вами знаем, красавица, и наверняка ей приходилось работать в атмосфере, полной зависти и ревности сотрудниц. По правде сказать, немало сотрудников-мужчин, как говорят, напились с горя, когда она ушла.

– Вы, Синтаку, не иначе как один из них? – шутливо спросил Рюмон.

Тот деланно рассмеялся:

– Я, знаете, человек женатый, поэтому ей так или иначе не подхожу. Но, по правде говоря, я сожалел о том, что она ушла: и по личным мотивам, и с деловой точки зрения. Но что там, лучше уж про вас поговорим. Вы, Рюмон, не женаты, и, по-моему, она вам вполне по душе.

– Нет, я ей тоже не подхожу.

Синтаку с усилием стер с лица улыбку:

– Почему же? В Саламанке дела у вас, по-моему, шли очень даже неплохо.

Рюмон сделал большой глоток.

Тогда, в соборе в Саламанке, как раз когда Рюмон привлек девушку к себе, Синтаку вышел к ним будто случайно. Именно на это он сейчас и намекал.

Рюмон почувствовал, что его обуревает гнев.

– Вам показалось, – только и проговорил он и выпил кружку до дна.

– Я вот, знаете, – продолжал настаивать Синтаку, – несколько раз видел, как она смотрит в одну точку, с каким-то отсутствующим видом. Такие глаза, ей-богу, бывают только у женщины, которая любит. Не знаю кого, правда… Может, и вас, Рюмон, а?

– А может, и вас, Синтаку, – ответил ему тем же Рюмон, и Синтаку почему-то вдруг заволновался и даже пролил немного пива на стол.

Рюмон довольно быстро расстался с Синтаку и вернулся в номер.

Хотя выпил он не так уж и много, но чувствовал себя так, словно перепил, что случалось с ним нечасто. Не столько тело, сколько голова была какая-то дурная.

Когда он открывал дверь, в глаза ему бросилась желтая записка, которую кто-то под нее подсунул.