… Долина Березовой речки, пожалуй, одна из самых светлых и просторных долин, какие мы встречали в этой части Восточного Саяна. Наши лошади могли беспрепятственно передвигаться в необходимом направлении. Не нужно было прокладывать себе путь топором даже через могучий лес, местами покрывающий ложе долины в нижней ее части. Глазам открывалось необычное сочетание полян, леса и скал. Обширные елани были украшены рощицами белоснежных берез и полосками угрюмых кедров. Они прорезались с боков искрящимися ручейками, сбегающими вниз по скалам. Лучи поднявшегося солнца, проникая сквозь разреженную крону деревьев, отбрасывали на ковер из диких цветов причудливые узоры теней.

К концу второго дня мы увидели перед собою верхнюю развилину Березовой речки. Одна тропа шла прямо через Кальтинский перевал, куда тянулась и светлая долина, перехваченная перелесками и цветастыми еланями. Вторая же, по которой нам нужно было идти, свернула влево и затерялась в узком ущелье.

— Торопитесь, — сказал Павел Назарович, с тревогой посматривая на затянутое облаками небо. — Дождь будет, вода придет — тогда не перебродить нам реку.

Он непременно хотел в этот же день попасть на противоположный берег Березовой. Караван тронулся и скоро скрылся в лесу, прикрывающем вход в ущелье.

Не прошли мы и пяти километров, как из-за поворота послышался шум порога. Слева надвинулись крутые горы и скалами оборвались у реки. Тропа, не изменяя направления, подвела нас к этим скалам и поползла наверх. Мы остановились. Слишком крут был подъем. Попытка перебродить реку ниже скал успеха не имела. Даже без дождя воды было много. Это свидетельствовало о наличии снега по лощинам южного склона Пезинского белогорья. Пришлось снова вернуться к тропе и осмотреть ее. Она обходит скалы верхом и метров через двести спускается к реке. Но в том месте, где начинается спуск, звери пробираются узким карнизом, по которому лошадям, да еще с вьюками, не пройти. Кроме того, чтобы попасть на карниз, нужно сделать примерно метровый прыжок вниз. Мы соорудили помост из бревен, расширили настилом карниз и только тогда, с большой осторожностью, провели расседланных лошадей. Но каково было наше разочарование, когда тропа за спуском оборвалась у самого берега реки, а выше виднелись совершенно недоступные скалы. Место оказалось настолько узким, что негде даже поставить палатку.

— Эка досада, промазал, надо бы ниже поискать брод, а тут, пожалуй, не перейдешь, в порог затянет, — сокрушался Павел Назарович.

Надо бы вернуться, но уже было поздно, не успеть до темноты провести лошадей по карнизу. Оставалось одно: «ощупать» брод и в случае удачи перебраться с лошадьми на противоположный берег, а вьюки оставить до утра здесь.

— Я ошибся, мне и исправлять, — сказал Павел Назарович.

— В чем же ваша ошибка? — спросил я его.

— Видишь, место какое неладное, надо бы разведать, а затем идти.

— Может, еще переберемся. Степан, садись на Карьку и пробуй, — сказал я, обращаясь к Козлову.

Тот снял с ног ичиги, сбросил фуфайку и взял в руки повод.

— Стой, — подошел к нему Зудов, — поеду я.

Тон старика не допускал возражений.

Он отобрал у Козлова Карьку, подвел к берегу и стал разуваться. Содержимое карманов — табак, спички, трубку и всякую мелочь — он сложил в шапку-ушанку, глубоко натянул ее на голову и подвязал крепким узлом под подбородком, рубаху вобрал в засученные до колен штаны.

Мы с тревогой посматривали на бурлящий порог, обрывающийся ниже нас отвесной стеною в глубокую воронку. Упаси бог затянет… Хорошо, что ширина русла составляла не более двадцати пяти метров, но вода скатывалась валом с огромной быстротой.

— Будьте осторожны, — сказал я.

— Ничего, перебродим, — отвечал Павел Назарович, укладывая поверх седла полушубок.

Подтянув Карьке подпруги и водрузившись на коня, он спустился в воду. Река яростно набросилась на коня, стала жать его книзу. Карька заупрямился, полез на вал и, повинуясь седоку, рванулся к противоположному берегу. На середине реки конь вдруг заспотыкался, упал, вода накрыла его. Еще секунда — и на поверхность всплыли вначале полушубок, затем Павел Назарович. А Карька, делая попытки найти опору, дважды прыгнул и повернул назад к нашему берегу, но поток снова отбросил его к скалам. Мы видели, как конь, пытаясь задержаться, бился о каменные глыбы, сопротивлялся течению, пока не попал в жерло порога и не был безжалостно сброшен в омут. Больше мы его не видели.

А в это время Павел Назарович с ичигами и брюками на шее, в фуфайке ловил полушубок. Мы подняли крик, пытаясь предупредить его о смертельной опасности, — ведь порог уже был близок, но наши голоса глохли в узкой щели скал, нависших над рекою. Я выстрелил из штуцера — и это не помогло. Наконец, старик поймал полушубок и, видно, только тогда понял весь ужас своего положения. Собрав все силы, он стал прибиваться к левому берегу, но вода тащила его вниз. Вот он уже у самого водопада, мелькнул полушубок, но рука успела схватиться за ветку черемухи, нагнувшейся над рекою.

Старик повис над водопадом, но полушубка не выпустил, зажав его ногами.

Кто-то побежал по тропе на верх скалы, остальные растерялись, и только Козлов в одно мгновение оказался в реке. Разрезая сильными руками волны, он добрался до противоположного берега и скоро был возле Павла Назаровича, все еще державшегося за ветку.

Мы видели, как Козлов вытащил старика на берег, и только тогда пришли в себя от волнения.

Заморосил дождь. На той стороне, где теперь находились наши товарищи, рос молодой лес. В нем нельзя было ни укрыться от дождя, ни развести костра. Пришлось браться за топоры и валить кедры, чтобы сделать кладки через русло. Деревья ломались, не доставали вершинами противоположного берега или падали наискось в реку, и их уносила вода. Только шестой кедр лег удачно, упершись в берега. Мы перетащили по нему вещи и, прежде чем пошел сильный дождь, успели поставить палатку. Лошади остались на ночь привязанными к деревьям на другом берегу.

Павел Назарович лежал голый в моем спальном мешке и, постоянно вздрагивая, что-то бурчал. Когда ужин был готов и в палатке зажгли свет, он пробудился, отбросил капюшон и долго смотрел на нас каким-то странным свинцовым взглядом, точно не понимая, где он находится. Кружка горячего чая согрела старика. Он вылез из мешка, оделся и, не сказав ни слова, разыскал свой кисет. Все чувствовали себя виноватыми перед ним, а молчание, воцарившееся в палатке, только усугубляло напряженность. И действительно, мы были гораздо моложе, сильнее и не должны были разрешать ему первому переходить реку Но теперь поздно исправлять ошибку.

— Это, Степа, тебе, — сказал Павел Назарович, подавая Козлову туго набитую чистым самосадом трубку. — Спасибо. Видно, суждено старику еще повидаться со старухой. Нынче ведь уже второй раз тону…

Лебедев с завистью смотрел на Степана. Даже мне, некурящему человеку, и то вдруг захотелось покурить из этой, казавшейся символической трубки. Последняя щепотка табаку была искренне преподнесена Козлову в знак благодарности.