Смутный силуэт застыл у воды; некоторое время мужчина вглядывался в даль, затем наклонился и стал шарить на земле. Последовал новый всплеск, взрыв света, луна в воде разорвалась на кусочки — огненные хлопья разлетелись во все стороны. И тут же огоньки белыми птичками беспорядочно побежали по воде навстречу стерегущим их темным волнам. Те, которым удалось пробиться, искали прибежище на берегу, темные же волны устремились к середине пруда. Там, в самом центре, сверкало и колыхалось частично разрушенное лунное отражение — огненное пятно дрожало, яростно сопротивляясь распаду, и потому сохраняло свою целостность. Казалось, оно удерживает ее путем мучительных усилий. Отражение становилось все четче, оно восстанавливалось, вечная, незыблемая луна победила. Разлетевшийся по воде свет возвращался тонкими лучиками назад к возродившейся луне, она же покачивалась на воде с горделивым видом.

Беркин стоял и наблюдал, пока пруд не успокоился и луна не стала вновь безмятежно смотреться в него. Тогда с чувством удовлетворения он стал искать новые камни. Урсуле не надо было видеть Беркина, чтобы почувствовать его решимость. После очередного броска ее ослепили разорванные вспышки света, и почти сразу же полетел второй камень. Лунное отражение дрогнуло и разорвалось. Вспышки света огненными стрелами разлетелись в разные стороны, посредине воцарился мрак. Луна исчезла, оставив на поле сражения лишь отдельные пульсирующие блики и тени. Темные, мрачные волны колыхались на том месте, где раньше была луна, стирая даже память о ней. Светлые блики, словно яркие лепестки розы, разнесенные ветром, плясали на воде, не зная, куда устремиться на этот раз.

И все же они вновь упорно потянулись к центру, с завидным постоянством отыскивая путь на старое место. Беркин и Урсула были свидетелями того, как и на этот раз все успокоилось. Слышался только плеск набегавшей на берег воды. Беркин видел, как луна коварно восстанавливает свое отражение, видел, как сердцевина лунной розы крепко сбивается, притягивая к себе разбросанные лепестки, упорно возвращает их на прежнее место.

Но Беркин все не мог успокоиться. Как безумный, он опять принялся за свое. На этот раз он выбрал камни побольше и бросал их, один за другим, прямо в сердцевину бледной луны, пока вода глухо не заклокотала, а луна не исчезла, оставив всего лишь несколько разбросанных на поверхности бликов — без цели и смысла, точь-в-точь черно-белый калейдоскоп, возникший по чистой случайности. Ночной воздух рокотал от резких звуков, со стороны шлюза тоже доносился постоянный шум. Вспышки света возникали в самых необычных местах — вроде заводи у острова, в тени плакучих ив. Беркин стоял и слушал — теперь он был доволен.

Урсула оцепенела, разум покинул ее. Ей казалось, что она упала и излилась на землю, как вода. Опустошенная и недвижимая, она оставалась во тьме. Но и теперь знала, хоть и не видела этого, что в темноте беспорядочно пляшут редкие световые блики, тайно сплетаясь и оставаясь вместе. Они уже составили ядро — значит, опять станут одним целым. Постепенно все они сольются воедино, кружась, вибрируя, отступая, снова возвращаясь, делая вид, что им это вовсе не нужно; впрочем, каждый раз они все ближе к цели, с каждым новым лучиком ядро растет и дает больше света — наконец на воде появляется, покачиваясь, что-то вроде растерзанной розы. Неровная, потрепанная луна, вновь собранная воедино и восстановленная, пытается оправиться от потрясения, вновь обрести красивую форму и спокойствие, вновь стать цельной, величественной — в мире с собой и окружением.

Беркин медлил, не отходил от воды. Урсуле стало страшно при мысли, что он вновь станет бросать камни в луну. Она тихо спустилась вниз и подошла к нему со словами:

— Ты ведь не будешь больше кидать в нее камни?

— Ты давно здесь?

— Все это время. Так ты не будешь?

— Мне хотелось знать, сумею ли я навсегда прогнать ее отсюда, — сказал он.

— Это было ужасно, просто ужасно. Почему ты так ненавидишь луну? Она не сделала тебе ничего плохого.

— Разве это ненависть? — спросил он.

Они немного помолчали.

— Когда ты вернулся? — спросила Урсула.

— Сегодня.

— Почему не писал?

— Нечего было писать.

— Почему нечего?

— Не знаю. А что, нарциссы сейчас не цветут?

— Не цветут.

Снова воцарилось молчание. Урсула взглянула на отражение луны. Оно покачивалось, полностью восстановившись.

— Тебе помогло то, что ты был один? — спросила Урсула.

— Наверное. Точно не знаю. Но я оправился от болезни. А в твоей жизни было что-нибудь важное?

— Нет. Я думала об Англии и решила, что с меня хватит.

— Почему ты выбрала именно Англию? — удивился Беркин.

— Не знаю. Так вышло.

— Дело не в стране, — сказал он. — Франция еще хуже.

— Да, знаю. Но чувствую, что тут больше не могу.

Они отошли от берега и сели на выступающие корни деревьев. В этом молчании ему вдруг припомнилась красота ее глаз, иногда их наполнял свет, — он, как весна, сулил чудесные надежды. И Беркин медленно, преодолевая внутреннее сопротивление, произнес:

— В тебе есть золотой свет, и я хочу, чтобы ты поделилась им со мной. — Его слова прозвучали так, словно он давно их обдумал.

Она изумилась и, казалось, отдалилась от него. Но сказанное было приятно.

— Что за свет? — спросила она.

Но он почувствовал робость и больше ничего не прибавил. Момент был упущен. К Урсуле подкралась печаль.

— Моя жизнь не состоялась, — заявила она.

— А-а, — отозвался он коротко, не желая это слушать.

— Такое чувство, будто никто меня никогда не любил, — продолжала она.

Он молчал.

— Ты, наверное, думаешь, — медленно произнесла она, — что я имею в виду физическую сторону любви? Это не так. Я хочу духовной близости с тобой.

— Понимаю. Тебя не устроит одна физическая близость. Я же хочу, чтобы ты передала мне свой дух — этот золотой свет, настоящую себя, какую ты не знаешь, дай мне этот свет…

Немного помолчав, Урсула ответила:

— Как это возможно? Ведь ты не любишь меня! Ты думаешь только о себе. Ты не хочешь помочь мне, однако хочешь, чтобы я помогла тебе. Весьма эгоистично.

Разговор требовал больших усилий со стороны Беркина, особенно тяжело ему было настаивать на том, чтобы она отказалась от себя.

— Тут другое, — сказал он. — Я помогаю тебе иначе, не через тебя, а каким-то другим образом. Мне хочется, чтобы мы были вместе и каждый позабыл о себе, чтобы мы были по-настоящему вместе, а это значит, что мы иначе просто не можем и нам не нужно удерживать друг друга.

— Нет, — не согласилась Урсула, немного подумав. — Ты эгоцентричен. Ты никогда не проявлял активности, никогда не сходил по мне с ума. На самом деле ты думаешь только о себе и своих делах. А я нужна тебе только для твоего удобства.