Венцель Марцел делал вид, будто он смертельно устал от неисчислимых забот о благе города. Соглашался с тем, как важен для города каждый цех и при этом, прощаясь, говорил всем одно и то же: «Главное, чтобы мастера и подмастерья были веселы, добротно одеты, а улицы перед их мастерскими были чисты. Ведь кто знает, возможно, император пожелает увидеть ваши мастерские и ваши изделия. Он такой любознательный, наш император».

За старейшинами потянулись купцы и менялы. Затем городские чиновники и все более-менее значительные люди города. И все эти посетители находили разнообразные, но правильные слова в честь бюргермейстера и его славных дел. При этом они не забывали упомянуть о вооруженном выдворении порядком поднадоевших и теперь уже кажущихся кровожадными флагеллантов.

Ну как тут остановить прием гостей и отказаться от столь важного выражения любви города своему бюргермейстеру!

– А золотари так и не явились. Наверное, свой цех они не считают главной опорой города, – со смехом сообщил лекарь Хорст, потягивая вино бюргермейстера. Он сидел в углу зала в ожидании кончины молодого рыцаря и одновременно комментировал визиты и тем веселил Венцеля Марцела.

– Если наш славный Витинбург будет опираться на кучу из дерьма, то город придется назвать по-другому, – поддержал лекаря бюргермейстер. Он уже был под хмельком.

Сначала он просто хотел успокоиться после ночных волнений, а затем начал запивать сладостные речи бесконечных гостей. И то и другое доставляло удовольствие.

Гельмут Хорст тоже чувствовал приятную расслабленность от вина. Перебрав всех в городе, он вспомнил:

– Еще у нас есть старуха Ванда и ее одиннадцать девок. Ах да, я забыл нашего мрачного господина в синих одеждах. Он наверняка не отказался бы прикоснуться к вашим стопам.

– Нет, – раздался мрачный голос, – я хотел бы осмотреть рыцаря.

Лекарь Хорст от неожиданности едва не уронил чашу, оставив несколько пятен на своем камзоле. Отряхивая жидкость, он нахмурился и пробормотал: «Что же это за сатана… Едва его упомянешь, он сразу же и встает у порога».

Да и сам Венцель Марцел был не слишком рад видеть этого посетителя. Он поморщился и взмахнул рукой, словно хотел отогнать от себя надоедливую муху.

– Он там, в моей спальне. Нужно будет потом сменить постель.

Гудо склонил голову и направился наверх.

В спальне он застал сидящую у кровати раненого дочь бюргермейстера. Увидев входящего палача, девушка вскочила и, молитвенно сложив руки, обратилась к нему:

– Гудо, спаси его. Я знаю, ты можешь. Ты все можешь.

– Я не Господь, – сухо отозвался господин в синих одеждах и подошел к кровати. Осторожно опустив на дощатый пол принесенный им мешок, Гудо склонился над молодым рыцарем, лежащим вниз лицом.

– Он так и не приходил в себя?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Это печально. Помоги мне. Подержи его за плечи.

Эльва с готовностью исполнила просьбу, а когда палач снял с головы раненого повязку, лишь тихонько ойкнула. Гудо внимательно посмотрел на дочь бюргермейстера и, сосредоточившись, стал изучать рану.

– Есть ли в доме ножницы?

– Да, у нас хорошие венецианские ножницы, – едва смогла произнести Эльва. – Ты ему поможешь, мой дорогой Гудо?

От произнесенных девушкой слов палач вздрогнул и засопел, как и всякий раз перед тяжелой работой.

– На это мне нужно разрешение твоего отца. И… горячая вода. Много воды. А еще…

Эльва осторожно уложила голову рыцаря на подушку и выпрямилась. Ее прекрасные глаза были сухими, а губы слегка подрагивали.

– Сейчас все будет.

– О Господи, что же ты меня так жестоко испытываешь? – оставшись один, пробормотал Гудо и с жалостью посмотрел на молодое лицо рыцаря.

Очень скоро прибежала запыхавшаяся Эльва. К груди она прижимала ножницы изумительной работы.

– Вода уже почти готова.

– А бюргермейстер?

– Они с лекарем Хорстом посмеялись, но согласились. Гельмут еще сказал, что смерть рыцаря от руки палача развеселит город.

– Ладно, – глухо произнес палач. – Состриги с его головы все, что можешь состричь, но так, чтобы в рану ничего не попало. Затем я его побрею и расширю рану. А далее все в руках Господа.

Он еще что-то хотел добавить, вспомнив о Гальчини, но сдержался.

Гудо развязал мешок и стал выкладывать прямо на пол свои многочисленные инструменты. Затем он достал несколько кожаных ремней и, задумавшись, шагнул к столу. Освободив стол от всего, что на нем было, палач перенес на него раненого и быстро его привязал.

Эльва побледнела и по знаку палача стала срезать с головы молодого рыцаря длинные волосы. Гудо смотрел на ее дрожащие руки и не смел взглянуть в лицо.

Вскоре появилась Хейла с большим котелком пузырящейся воды, от которой шел густой пар.

– Нужны еще тазы и котелки, – велел палач, – а также жаровня с пламенем.

Служанка почему-то всхлипнула и поспешно скрылась за дверью. Когда она принесла все, о чем просил Гудо, тот заканчивал брить раненого.

– Какой он молоденький, совсем еще юноша, – не выдержала Хейла, увидев бритое лицо барона.

Теперь всхлипнула и бюргермейстерская дочь.

– Выйдите, – строго велел палач.

Служанка тут же скрылась за дверью. Эльва отступила лишь на шаг и отрицательно мотнула головой.

– Как знаешь, – раздраженно произнес Гудо и, прогрев на открытом огне тонкий нож, стал разрезать кожу на месте ранения. – Такие раны часты на войне. Если сразу не умер, то еще есть надежда. Правда, она настолько мала…

Господин в синих одеждах быстро посмотрел на девушку и замолк.

Раздвинув пальцами кожу, Гудо увидел трещину на затылочной кости. Хотя трещина была не такой уж и большой, несколько осколков малюсенькими остриями впились в сам мозг.

– Крепкий был удар. Уж никак не удар тощего сектанта, – пробормотал Гудо.

Он перекрестился и взял в руки странный инструмент. На одном конце его был небольшой цилиндрик с острейшими зубчиками, а на другом – деревянная вращающаяся ручка. Соединял их стержень из белого металла, посреди которого был приспособлен маленький лук с хитро закрученной тетивой.

– Начнем, – выдохнул палач и, прижав с помощью ручки зубчики цилиндрика к трещине черепа, стал водить правой рукой из стороны в сторону луком, как пилой. От этого цилиндрик стал вращаться, врезаясь зубчиками в кость.

Гудо услышал, как за его спиной на пол рухнуло тело бюргермейстерской дочери. Но это его не отвлекло. Чувствуя, что бурав вошел в кость, он ослабил давление. Легчайшими ударами и прокручиванием он отделил кусок кости и взглянул на открывшуюся мозговую поверхность.