После первых слов ей почудилось, что Анна где-то очень близко и наблюдает, как она часто делала раньше, когда Сантэн, еще ребенком, стояла на коленях у кровати, сложив перед собой руки.

— Благодарю Тебя, всемогущий Бог, что спас меня из моря, благодарю за пищу и питье, что ты послал мне, но…

Молитва иссякла; Сантэн почувствовала, что с губ готовы слететь скорее упреки, чем благодарность.

«Богохульство!» Она явственно услышала голос Анны и поспешно завершила молитву.

— О Господи, пожалуйста, дай мне сил справиться с любыми испытаниями, что Ты приготовил мне на грядущие дни, и, если будет воля Твоя, дай мне мудрость понять Твой промысел и почему Ты обрушил на меня кучу несчастий и бед.

Это был весь протест, на который рискнула отважиться Сантэн. Пытаясь решить, как подобает завершить молитву, она заснула.

Когда она проснулась, от костра остались одни уголья, и она не сразу сообразила, где она и что ее разбудило. Потом на нее стремительно обрушились воспоминания о том, что произошло, и она услышала у самого входа в убежище шум — там было какое-то крупное животное.

Зверь как будто кормился.

Сантэн поспешно положила на угли куски дерева и раздула огонь. На краю светового пятна она увидела силуэт гиены и поняла, что пакет с жареным тюленьим мясом, которое она накануне вечером так тщательно обернула в ткань, исчез со скалы у костра.

Всхлипывая от гнева и досады, она схватила горящую ветку и запустила в гиену.

— Ворюга! — закричала она. Гиена с визгом убежала в темноту.

* * *

В утреннем солнце на камнях под ней нежилась колония тюленей. Сантэн почувствовала предвестников голода и жажды, которые принесет день.

Вооружившись двумя камнями величиной с кулак и деревянной дубинкой, она осторожно поползла по расщелине между камнями, стараясь поближе подобраться к колонии.

Однако не успела она одолеть и половину расстояния, тюлени с криками бежали и не показывались из воды, пока она оставалась на виду.

Раздраженная и голодная, она вернулась в убежище.

На песке у потухшего костра виднелись пятна застывшего тюленьего жира. Вытащив из холодного пепелища головешку, Сантэн растерла уголек в пыль, смешала на ладони с жиром и стала осторожно мазать нос и щеки черной смесью там, где ничем не защищенная кожа сгорела вчера на солнце.

Потом она осмотрела убежище. Все ее имущество — нож и кусок кремня, деревянная дубинка и капюшон из брезента, — было у нее с собой, но ей очень не хотелось покидать убежище. На несколько часов оно стало ее домом.

Ей пришлось заставить себя повернуться, спуститься на пляж и снова двинуться на юг, в зловеще нескончаемую прибрежную пустыню.

В эту ночь ни пещеры, ни груды плавника на скалистом берегу не было. Ни еды, ни питья. Сантэн завернулась в брезент и легла на твердый песок под дюнами.

Всю ночь холодный ветер заметал ее мелкими песчинками, и наутро Сантэн вся была покрыта сверкающими сахарными крупинками. Песок засел в ресницах, забился в просоленные волосы. От холода, ушибов и невероятного перенапряжения мышц тело затекло так, что сначала она заковыляла по берегу, как старуха, опираясь на палку. Немного согревшись ходьбой, Сантэн почувствовала, что двигаться стало легче, но знала, что слабеет с каждым шагом. Солнце поднималось все выше, жажда начала сжигать нутро, и девушка стиснула зубы, не в состоянии даже крикнуть. Губы распухли и потрескались, опухший шероховатый язык вязкая слюна прилепила к гортани, и он не ворочался.

Она склонилась над набежавшей волной, окунув лицо; потом смочила в воде свою брезентовую накидку и свою скудную одежду, едва удерживаясь от искушения испить чистой и прохладной морской влаги.

Но облегчение было временным. Когда морская вода на коже высохла, кристаллы соли начали жечь опаленные солнцем места, потрескавшиеся сухие губы горели, кожа натянулась так, словно вот-вот порвется, точно пергамент, а жажда стала одержимостью.

В середине дня на влажном песке впереди она увидела несколько черных движущихся фигур и с надеждой заслонила от солнца глаза. Однако фигуры превратились в четырех крупных морских чаек, с белоснежной грудью и черными спинами; грозно щелкая длинными желтыми клювами, птицы с криками дрались за кусок чего-то прибитого к берегу.

Когда Сантэн, шатаясь, подошла, птицы расправили крылья и взлетели, оставив ей добычу, слишком тяжелую, чтобы унести. Это была крупная дохлая рыба, уже истерзанная клювами чаек. Сантэн с новыми силами пробежала несколько шагов и опустилась возле нее на колени. Она взяла рыбу обеими руками, но тут же подавилась, выронила ее и вытерла руки о брезент. Рыба протухла, пальцы утонули в мягкой разлагающейся плоти, будто в застывшем жире.

Сантэн отползла и села, обхватив руками поджатые к груди колени, глядя на разлагающуюся рыбу и пытаясь забыть про жажду.

Ей потребовалось все мужество, но она наконец вернулась и, отвернув лицо, чтобы не так остро чувствовать вонь, вырвала ножом кусок беловатого мяса. Отрезав крошечный кусочек, осторожно положила его в рот. От сладковатого привкуса гнили Сантэн сразу замутило, но она тщательно разжевала мякоть, высасывая из нее тошнотворный сок, выплюнула остаток и отрезала новый кусочек.

Противная себе самой почти так же, как омерзительная падаль, из которой она продолжала высасывать жидкость, Сантэн устроила передышку, когда сообразила, что заставила себя протолкнуть в горло чуть ли не полную чашку жижи.

Мало-помалу съеденное оживило ее настолько, что она почувствовала прилив сил, достаточных для того, чтобы идти дальше, и побрела по воде, пытаясь отмыть лицо и руки от вони. Но привкус гниющей рыбы прочно держался во рту все то время, пока Сантэн медленно шла вдоль кромки берега.

Перед самым закатом ее захлестнула новая волна слабости, и она опустилась на песок. Неожиданно на лбу выступил холодный пот, в желудке началась резь, словно Сантэн ударили мечом, и она согнулась.

Началась отрыжка, вкус тухлой рыбы заполнил рот и нос.

Девушка тяжело выдохнула, и из горла хлынула горячая рвота. Сантэн в немом отчаянии смотрела, как извергает на песок все съеденное с таким трудом, а потом живот схватило так, что ее тут же пронесло.

«Я отравилась», — промелькнуло в голове, и Сантэн снова ткнулась в песок, корчась от спазм, беспрестанно следовавших одна за другой, пока измученное тело упорно исторгало из себя отраву. Было уже темно, когда приступ тошноты прошел. Стянув с себя испачканное белье, она отшвырнула его в сторону и поползла к морю. В набежавшей волне омыла тело, окунула в воду лицо и сполоснула рот, готовая заплатить новым приступом жажды за мимолетное ощущение чистоты.

А потом, опять на четвереньках, выбралась за линию прибоя и, дрожа от холода в обступившей ее темноте, приготовилась умереть.

* * *

Вначале Гарри Кортни был так занят подготовкой спасательной экспедиции, которой предстояло пересечь Намибийскую пустыню, страшный прибрежный район, не без причин названной Берегом Скелетов, так возбужден, что не успел задуматься о шансах на успех.