Луис отвел взгляд. Он ничего не мог сделать для Элли, сейчас — ничего. Ей придется справляться с горем самой. Все мысли Луиса были заняты сыном.

42

К вечеру небо вновь затянули тучи и поднялся сильный ветер. Луис надел легкую куртку, застегнул молнию и снял с крючка на стене ключи от «сивика».

— Ты куда, Лу? — спросила Рэйчел без особого интереса. После ужина она снова расплакалась, и хотя плакала тихо, но никак не могла остановиться. Луис заставил ее принять валиум. Сейчас она сидела с газетой, раскрытой на странице с едва начатым кроссвордом. В другой комнате сидела перед телевизором Элли и тихо смотрела «Маленький домик в прериях», держа на коленях фотографию Гейджа.

— Думаю съездить за пиццей.

— А что, днем не наелся?

— Мне тогда не хотелось есть, — сказал он правду и добавил ложь: — А теперь захотелось.

В тот день, с трех до шести, в доме Кридов в Ладлоу проходили поминки по Гейджу. Ритуальная трапеза. Стив Мастертон с женой принесли запеканку из макарон с мясом. Чарлтон принесла киш. «Он может храниться сколько угодно, если его не съедят раньше, — сказала она Рэйчел. — И его легко разогреть». Денникеры, соседи с той же улицы, принесли буженину. Гольдманы тоже пришли на поминки — они не разговаривали с Луисом и даже близко к нему не подходили, что его нисколько не огорчало, — с мясными закусками и сырами. Джад тоже принес сыр — целую головку домашнего чеддера, своей любимой «крысиной радости». Мисси Дандридж пришла с лаймовым пирогом. Суррендра Харду принес яблоки. Поминки свели на нет все религиозные различия.

Это была тихая поминальная трапеза, но она не особенно отличалась от обычного приема гостей. Да, алкоголя было меньше, но он был. После нескольких кружек пива (еще вчера ночью он зарекся пить пиво отныне и впредь, но в этот холодный и хмурый день вчерашняя ночь казалась невероятно далекой) Луис подумал, а не рассказать ли гостям несколько занимательных фактов из похоронной практики, которые он узнал от дяди Карла: что на сицилийских похоронах незамужние женщины иной раз отрывают кусочек от савана покойного и кладут его под подушку, веря, что это приносит удачу в любви; что в Ирландии на похоронах иногда происходят потешные свадьбы, а покойникам связывают пальцы на ногах, потому что, по древним кельтским поверьям, это не дает духам умерших бродить по миру живых. Дядя Карл говорил, что обычай привязывать бирки к большим пальцам трупов в моргах пошел из Нью-Йорка, поскольку в самом начале все владельцы нью-йоркских моргов были ирландцами, и эти бирки — явный отголосок того суеверия. Однако, взглянув на лица гостей, Луис понял, что сейчас не самое подходящее время для подобных историй. Его просто не так поймут.

Рэйчел держалась неплохо и сорвалась лишь однажды, но рядом с ней была мать, которая поспешила ее утешить. Рэйчел прижалась к Дори Гольдман и рыдала, уткнувшись лицом ей в плечо; рыдала в голос, целиком погрузившись в свое безысходное отчаяние, рыдала так, как ни разу — с Луисом, может быть, потому, что считала их обоих виноватыми в смерти Гейджа, или, может быть, потому, что Луис, потерявшийся в призрачном мире своих собственных горестей, не был способен унять ее горе. Как бы там ни было, она обратилась за утешением к матери, и Дори утешала ее как могла, смешивая свои слезы со слезами дочери. Ирвин Гольдман стоял рядом с ними, положив руку на плечо Рэйчел, и с тошнотворным триумфом смотрел на Луиса.

Элли ходила среди гостей с серебряным подносом, на котором лежали крошечные бутерброды на шпажках. Фотографию Гейджа она держала под мышкой.

Луис принимал соболезнования. Он кивал и благодарил. И если его взгляд был отсутствующим, а манеры — холодными и сухими, люди предполагали, что он думает о прошлом, о страшной гибели сына, о будущей жизни без Гейджа, и никому (даже Джаду) не могло прийти в голову, что Луис обдумывает план действий по разграблению могилы… разумеется, чисто теоретически; он вовсе не собирался этого делать. Это был только способ занять свои мысли.

Он вовсе не собирался этого делать.

Луис остановился у маленького продуктового магазина в Оррингтоне, купил две упаковки холодного пива и позвонил в «Наполи», чтобы заказать пиццу с грибами и пепперони.

— Как мне вас записать, сэр?

Оз, Великий и Узясный, подумал Луис.

— Лу Крид.

— Хорошо, Лу. У нас сейчас вал заказов. Ваша пицца будет готова минут через сорок-сорок пять. Вас это устроит?

— Конечно, — ответил Луис и повесил трубку. Когда он садился в машину, до него вдруг дошло, что из всех двадцати пиццерий Бангора он выбрал именно ту, что была ближе всего к кладбищу, где похоронен Гейдж. И что с того? — смущенно подумал он. У них отличная пицца. Только свежее тесто, никаких замороженных полуфабрикатов. Они его месят прямо при тебе, подкидывают и ловят, и Гейдж все время смеялся, когда…

Он оборвал эту мысль.

Луис проехал мимо «Наполи» и направился к кладбищу. Почему бы туда не зайти, раз уж он рядом? Что в этом плохого? Ничего.

Он припарковал машину на другой стороне улицы, перешел дорогу и остановился перед воротами из кованого железа, которое тускло поблескивало в лучах заката. Над воротами полукругом шла надпись из металлических букв: «ОТРАДНЫЙ ВИД». С точки зрения Луиса, вид был не то чтобы отрадным, но и не безотрадным. Кладбище живописно раскинулось на нескольких пологих холмах; проходы между участками напоминали парковые аллеи (хотя сейчас, в последних лучах заходящего солнца, густые тени деревьев казались черными и зловещими, как стоячая вода в глубоком омуте), кое-где виднелись одинокие плакучие ивы. Это было не самое тихое место. Рядом проходило шоссе — гул автотранспорта доносился сюда с каждым порывом прохладного вечернего ветра, — и в сгущавшихся сумерках на горизонте сияли огни Бангорского международного аэропорта.

Луис протянул руку к воротам с мыслью: Они будут заперты. Но они были открыты. Возможно, было еще слишком рано, и их запрут ближе к ночи, причем исключительно для того, чтобы защитить территорию от пьяных, вандалов и влюбленных парочек. Дни диккенсовских похитителей трупов, «воскресителей мертвых», как их называли,

(опять это слово)

давно миновали. Правая створка ворот с тихим скрежетом отворилась. Луис быстро глянул через плечо, убедился, что за ним никто не наблюдает, и вошел внутрь. Он прикрыл за собой створку и услышал щелчок замка.

Он стоял в этом скромном предместье города мертвых, осматриваясь.

Прелестный край, уединенный край, подумал Луис, но здесь в объятиях любовных не сольешься. Это откуда? Из Эндрю Марвелла? Сколько же у человека в голове разного бесполезного хлама?

А потом у него в голове прозвучал голос Джада, встревоженный и… испуганный? Да. Испуганный.

Луис, что ты здесь делаешь? По этой дороге уж точно ходить не стоит.

Он отогнал от себя этот голос. Если кому-то от этого будет хуже, то только ему самому. Никто даже и не узнает, что он был здесь в угасающем свете дня.