Но действительно ли это имело значение, или то был голос трусости? Неужели он думает, что это непреодолимо? Неужели он думает, что Рэйчел не обрадуется возвращению сына?

Да, была вероятность, что Гейдж вернется… ну, скажем так, с ограниченными возможностями. Но станет ли Луис от этого любить сына меньше? Родители любят своих слепых от рождения детей, и сиамских близнецов, и детей со всевозможными умственными и физическими отклонениями. Родители рыдают в суде и просят о снисхождении к своим детям, которые выросли и стали насильниками, убийцами и мучителями.

Неужели он станет любить Гейджа меньше, даже если Гейдж будет ходить в подгузниках до восьми лет? Если худо-бедно освоит программу первого класса только к двенадцати годам? Если не освоит ее вообще? Неужели он просто откажется от своего сына, как… как от какого-нибудь уродца, когда есть возможность его вернуть?

Но Господи, Луис, ты живешь не в вакууме. Люди начнут говорить…

Он оборвал эту мысль, грубо и яростно. Сейчас его меньше всего беспокоило то, что скажут люди.

Луис взглянул на рыхлую землю на могиле сына и вздрогнул, охваченный ужасом. Неосознанно, словно пальцы двигались сами по себе, безо всякого участия с его стороны, он нарисовал на земле фигуру — нарисовал спираль.

Луис поспешно провел по земле обеими руками, стирая рисунок. Потом поднялся и направился к выходу. Он шел быстрым шагом, ощущая себя нарушителем, вторгшимся в чьи-то чужие владения. В любую минуту его могли увидеть, остановить и призвать к ответу.

Он приехал за пиццей с большим опозданием, и хотя ее держали на печи, она успела остыть, и была еле теплой, и подернулась пленкой жира, и по вкусу напоминала запеченный клей. Луис съел один кусок, а остальное выкинул в окно — прямо с коробкой — на обратном пути в Ладлоу. Обычно он не разбрасывал мусор где попало, но ему не хотелось, чтобы Рэйчел увидела дома в мусорном ведре почти нетронутую пиццу. Рэйчел могла заподозрить, что пицца была лишь предлогом и Луис ездил в Бангор совсем не за этим.

Теперь Луис задумался о времени и обстоятельствах.

Время. Время имеет большое значение, а может, и вовсе решающее. Тимми Батермэн был мертв достаточно долгое время, прежде чем отец отнес его на микмакское кладбище. Тимми погиб девятнадцатого… Тимми похоронили — я точно не помню, — но, по-моему, двадцать второго июля. А дней через пять Марджори Уошберн… увидела, как Тимми идет по дороге.

Ладно, допустим, что Билл Батермэн сделал то, что он сделал, через четыре дня после того, как тело сына доставили в Ладлоу… нет. Если уж притягивать доводы за уши, то притягивать со всей силы. Скажем, через три дня. Предположим, что Тимми Батермэн вернулся из мертвых двадцать пятого июля. Таким образом, между смертью и возвращением прошло шесть дней, причем шесть — это самое меньшее. Могло быть и десять. У Гейджа прошло четыре. Время уже поджимает, но пока оно лучше, чем было у Билли Батермэна. Возможность еще не упущена. Если…

Если суметь повторить обстоятельства, при которых произошло воскрешение Черча. Черч умер в очень удобное время, верно? Семья Луиса была в Чикаго, когда Черч попал под машину. И о его смерти не знал никто, кроме самого Луиса и Джада.

Его семья была в Чикаго.

Теперь все встало на свои места.

— Ты хочешь, чтобы мы что? — переспросила Рэйчел, с изумлением глядя на мужа.

Была четверть десятого. Элли уже пошла спать. Рэйчел приняла еще одну таблетку валиума после того, как убрала со стола все, что осталось от приема гостей на поминках («прием гостей на поминках» — еще одна ужасная фраза, заключавшая в себе убийственный парадокс, как и «церемония прощания», но никакая другая фраза не подходила к тому, как они провели этот день), и казалась слегка заторможенной и полусонной, когда Луис вернулся из Бангора… но его предложение тут же ее разбудило.

— Чтобы вы с Элли отправились в Чикаго вместе с твоими родителями, — терпеливо повторил Луис. — Они улетают завтра. Если ты позвонишь им сейчас, а потом сразу закажешь билет, возможно, у вас получится полететь одним рейсом.

— Луис, ты что, рехнулся? После драки с моим отцом…

Луис заметил, что говорит преувеличенно бойко и

красноречиво, что было совершенно ему несвойственно. Его охватило какое-то странное возбуждение. Он чувствовал себя вышедшим на замену футболистом, который вдруг неожиданно завладел мячом и ведет его через все поле, уворачиваясь от противников, норовящих сбить его с ног, мчится к воротам соперников, как в бреду, с удивительной ловкостью, которая бывает раз в жизни. Он никогда не умел врать и не готовился к этому «выступлению», но сейчас из него без труда изливалась смесь убедительной лжи, полуправды и вдохновенных аргументов.

— В частности, из-за той драки я и хочу, чтобы вы с Элли поехали с ними в Чикаго. Пришло время зашить эту рану, Рэйчел. Я это понял… почувствовал… в траурном зале. Когда началась драка, я пытался с ним помириться.

— Но эта поездка… Думаю, это не самая лучшая мысль, Луис. Ты нам нужен. А тебе нужны мы. — В ее глазах промелькнуло сомнение. — По крайней мере я надеюсь, что мы тебе нужны. И мы сейчас не в том состоянии, чтобы…

— …чтобы здесь оставаться, — проговорил Луис с нажимом. Его лихорадило, как это бывает, когда начинается жар. — Я рад, что нужен вам, и вы мне тоже нужны. Но конкретно сейчас вам нельзя здесь оставаться. Гейдж здесь повсюду, везде в этом доме. Нам с тобой тяжело. Но Элли, я думаю, еще тяжелее.

Он увидел в глазах жены боль и понял, что задел ее за живое. Отчасти ему было стыдно за эту легкую победу. Во всех прочитанных им книгах о том, как справляться со смертью близких, говорилось, что первое побуждение человека, понесшего утрату, — уехать подальше от места, где это случилось… и что этому побуждению лучше не поддаваться, поскольку в конечном итоге получится только хуже, и нежелание человека примириться с новой реальностью лишь окрепнет. В книгах говорилось, что лучше всего оставаться на месте и бороться с горем на «своем поле», пока скорбь не утихнет и не превратится в светлую память. Но Луис не решился бы исполнить задуманное, если бы жена и дочка остались дома. Ему надо было избавиться от их присутствия по крайней мере на несколько дней.

— Я знаю, — сказала Рэйчел. — Он здесь… он здесь повсюду. Пока ты был в Бангоре, я передвинула диван… решила пропылесосить, чтобы отвлечься от мыслей о… от разных мыслей… и нашла под диваном четыре его машинки… они словно ждали, что он вернется и… будет с ними играть… — Ее дрожащий голос сорвался. По щекам потекли слезы. — И я приняла второй валиум, потому что опять разревелась, вот как сейчас… как в какой-то дурацкой мыльной опере, правда… обними меня, Луис. Пожалуйста.

Он обнял ее, обнял как надо, но при этом чувствовал себя самозванцем. Он уже прикидывал про себя, как использовать эти слезы для своей выгоды. Славный парень, просто душка. Раз-два, марш вперед.

— Сколько это будет продолжаться? — спросила она сквозь слезы. — Закончится это когда-нибудь или нет? Если бы можно было вернуть его, Луис, клянусь, я бы следила за ним лучше, и ничего бы не произошло, да, тот водитель ехал слишком быстро, но это не отменяет моей вины… нашей вины. Я не знала, что бывает такая боль. Но теперь знаю. И она возвращается снова и снова, и от нее нет спасения, Луис, от этой боли, даже когда я сплю. Он постоянно мне снится. Снится, как он бежит к дороге… и я кричу ему…