Такой же двойственностью отличались отношения Северо-Восточной Руси с Новгородом. Их взаимный интерес друг к другу был обусловлен как общим политическим прошлым, так и насущными экономическими потребностями обеих сторон. Ростово-Суздальское Залесье с его довольно плодородными землями в водоразделе Волги и Клязьмы снабжало новгородцев не только предметами восточной роскоши, но также и продуктами сельского хозяйства. Последнее было особенно важно, поскольку Новгород, не имевший возможности обеспечить себя за счет собственных малоплодородных пашен и угодий, едва ли не каждое пятилетие страдал от более или менее значительных неурожаев (в этом отношении показательна берестяная грамота некоего Гюргия, в которой он советует своим родителям переехать из Новгорода в Смоленск или Киев, где, по его словам, хлеб дешев). В свою очередь, Новгород для Ростово-Суздальской земли служил ближайшим источником западноевропейского серебра, что стало особенно ценным после того, как в XI в. иссяк поток арабских дирхемов, циркулировавший по Волге и ее притокам.

С конца XI в. новгородцы длительное время приглашали на княжеский стол преимущественно потомков Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха, поскольку это гарантировало сохранение устойчивых связей с Ростово-Суздальской землей. Но вместе с тем Новгород не мог безоговорочно приветствовать установление прочной политической структуры в верхнем течении Волги, так как это угрожало прямому доступу новгородских купцов на рынки Булгара и к тому же ущемляло их монополию на северную пушнину539. Поэтому, как только Залесская отчина Юрия приобрела политическую самостоятельность, новгородско-ростовские отношения приняли открыто конфронтационный характер. Причину военных столкновений, как мы помним, Изяслав Мстиславич выразил в следующих словах: «Се стрыи [дядя] мои Гюрги из Ростова обидить мои Новгород, и дани от них отоимал, и на путех им пакости дееть». Иначе говоря, спор между Юрием и новгородцами шел о контроле над сбором дани в пограничных территориях (вероятно, в районе Торжка, захваченного Юрием в 1147 г.). Несколько перефразируя слова одного историка, можно сказать, что отношения между Новгородом и суздальским князем с течением времени стали напоминать вражду земли с землей540.

Наконец, на южном направлении, в поисках свободного выхода в Северное Подонье, откуда открывался путь к рынкам Северного Приазовья и Крыма, ростово-суздальские князья стремились к тому, чтобы распространить свое влияние на рязанские и муромские земли. Примеры таких попыток, предпринятых Юрием, мы наблюдали выше.

Борьба за сферы влияния вынуждала суздальского князя совершенствовать военно-административную организацию Ростово-Суздальской земли. При Юрии начинается активное строительство княжеских городов-крепостей, ставшее особенно заметным в 50-х гг. XI в., когда Юрий вел ожесточенную схватку за великокняжеский стол. Летописи говорят об основании Юрием городов: Константина (Кснятина, Коснятина)541, Юрьева-Польского542, Дмитрова543, Москвы544 и перенесении на новое место Переяславля-Залесского (Переяславля-Нового)545; во Владимире им был отстроен новый княжеский двор с белокаменной церковью Святого Георгия (1157). Заселение некоторых из этих городов – например, Переяславля-Залесского – происходило в том числе и за счет прилива южнорусского населения, искавшего на севере убежища от опустошительных княжеских междоусобиц и половецких набегов.

Пока Юрий сидел в Ростово-Суздальской волости, он, кажется, избегал того, чтобы делить ее между своими сыновьями. На этой почве у него даже вышла ссора со старшим сыном Ростиславом, который в 1148 г. перешел на службу к Изяславу Мстиславичу именно потому, что отец ему «волости не да в Суждалискои земли» (см. с. 250). Позднее, после каждого из трех своих вокняжений в Киеве, Юрий исправно наделял сыновей волостями, всякий раз придерживаясь одного и того же правила: старшим (детям от первого брака с половчанкой, дочерью хана Аепы) доставались города в «Русской земле», вокруг Киева, – Переяславль, Вышгород, Белгород, Канев, Пересопница; младшим, рожденным во втором браке546, – Ростов и Суздаль. Таким образом, Юрий, очевидно, намеревался сохранить за собой контроль над северной отчиной. Возможно, впрочем, что за старшими Юрьевичами сохранялась и какая-то «часть» в Ростово-Суздальской земле. Во всяком случае, об Андрее Юрьевиче известно, что он некоторое время владел волостями и на юге, и на севере, где за ним был закреплен «мизинный» («меньший», младший город) Владимир-на-Клязьме. Ипатьевская летопись вскользь сообщает об этом под 1151 г., не поясняя, был ли пример Андрея правилом или исключением для старших сыновей Долгорукого.

Несмотря на то что южнорусская политика Юрия наглядно показала свою историческую бесперспективность, назвать ее совершенно бесплодной было бы неправильно: кое-какой политический капитал после себя Долгорукий все же оставил. Своим вмешательством в дела русского юга он не дал Ростово-Суздальской земле замкнуться в местных интересах, поставил ее наряду с сильнейшими русскими волостями и привил вкус к политическому доминированию. Один из его сыновей, Глеб, все-таки сумеет удержаться в Переяславле, превратив этот город в отчинное владение суздальских князей, форпост их влияния в Среднем Поднепровье. И наконец, добившись для себя киевского стола, Юрий обеспечил и своему потомству юридическое и моральное право на «старейшинство» в Русской земле. Без всего этого дальнейший рост политического значения Волго-Клязьминского Залесья был бы просто невозможен.

За смертью Юрия в политических отношениях русского юга с Ростово-Суздальской областью последовала десятилетняя пауза. Судьба киевского стола в эти годы определялась исключительно соперничеством черниговских Святославичей и смоленско-волынских Мстиславичей.

В 1157 г. Киев оказался в руках Изяслава Давыдовича. Он не был старшим среди князей, и все его права на великокняжеский стол заключались, видимо, в том, что он уже однажды (в 1155 г.) успел посидеть на нем перед тем, как уступить его суздальскому Мономашичу. Старший сын Юрия, Андрей, не стал оспаривать у него великое княжение по причинам, о которых скажем ниже; что же касается союзников Давыдовича по коалиции против Юрия, смоленского князя Ростислава Мстиславича и волынского князя Мстислава Изяславича, то с ними у Изяслава все было, вероятно, оговорено заранее.

Изяслав Давыдович зарекомендовал себя, пожалуй, самым никчемным из великих князей, чье недолгое правление прошло без малейшей пользы для Русской земли. Его хватило только на то, чтобы перераспределить родную Черниговскую волость между своими родственниками, Святославом Ольговичем и его племянником Святославом Всеволодовичем, ущемив права обоих при разделе, да затеять распрю с туровским князем Юрием Ярославичем, закончившуюся бесславным отступлением великокняжеского войска от неприступных стен Турова.

В 1158 г. свои претензии к Изяславу предъявил Ярослав Галицкий. Дело опять касалось выдачи изгоя Ивана Берладника, которого Изяслав незадолго перед тем буквально вырвал из рук Юрия Владимировича (см. с. 302–304). Заручившись поддержкой многих русских князей (Святослава Ольговича, Ростислава Мстиславича, Мстислава Изяславича и др.), а также венгерского короля и князей польских, Ярослав прислал в Киев большое посольство, в состав которого, помимо людей галицкого князя, входили бояре и вельможи упомянутых государей. Представительная делегация сильно испугала Ивана Берладника, который, не дожидаясь ее приезда в Киев, бежал к дунайским половцам; однако Изяслав не поддался давлению, «припре» (переспорил) всех послов и отпустил их ни с чем. Между тем в Киев пришли вести о военных успехах Берладника на южных границах Галицкой земли, а также о сочувствии к нему галичан, готовых переметнуться на его сторону. «Толико явиша стягы [как только увидим твои знамена] и мы отступим от Ярослава», – говорили их гонцы Берладнику.