Мастер опустил лампу.

– Так, так, – кивнул он. – Где же тогда?

– Ну жировой подвал – хорошее, чистое и прохладное место. Здесь не бывают насекомые и крысы. И поскольку мой жир все равно будет храниться здесь, я подумал… – Эхо запнулся.

– Ты хочешь быть похоронен здесь, внизу? – спросил Айспин.

– Да, известным образом. Потому что, если ты не возражаешь, ты мог бы сделать из меня прекрасное чучело, как ты поступил с мумиями. Тогда у тебя будет прекрасная память обо мне. И я не совсем исчезну из этого мира.

– Еще что-нибудь? – ухмыльнулся Айспин. – Ты слишком требовательный труп.

– Да, – ответил Эхо. – Еще кое-что, раз уж мы об этом заговорили. Есть совершенно определенное место, где я хотел бы стоять. Пойдем со мной!

Эхо должен был заманить старика как можно дальше, чтобы ужаска могла исчезнуть за его спиной.

– Ты знаешь, – сказал он Айспину, который шел впереди, – я не хочу находиться среди жиров неприятных животных, таких как теневые змеи, дьявольские пауки или как там они называются.

– Это понятно, – сказал мастер ужасок.

Эхо обернулся и увидел толстый зад ужаски, которая ползла за стеллажом в направлении двери. Он представил себе, какой смертельный страх она сейчас испытывала.

– Я бы очень хотел стоять там, среди химических элементов, – продолжал Эхо. – Это хорошее и достойное место.

– Я думаю, это можно сделать, – сказал Айспин.

– Я даже уже подыскал себе конкретное место. Вот здесь, рядом с замомином.

Айспин опять ухмыльнулся.

– Ты хочешь находиться рядом с замомином? Не очень скромно.

– Но и не слишком дерзко, я надеюсь. Ты сам сказал, какую важную роль играет мой жир в цамонийской алхимии, и тогда я подумал, ну…

Эхо старался так встать рядом с мастером, чтобы у того не было возможности увидеть ужаску. И говорил он, насколько было возможно, громко, чтобы заглушить малейшие звуки.

– Хорошо, я думаю, что все это выполнимо, – сказал Айспин великодушно. – И это не лишено определенной логики.

Эхо еще раз обернулся. Зад ужаски как раз исчезал в дверях. Теперь он мог расслабиться. Ему нужно лишь еще немного задержать Айспина. Он представил себе, как Ицануэлла, задыхаясь и обливаясь потом, мчится через подвал, осыпая его тысячами проклятий. Он надеялся, что она не потеряет добытый шарик жира.

– А ты знаешь, – спросил Эхо, – что в Жерлянкском лесу в яме живет отвратительная гигантская жаба? И что она – последняя особь своего вида?

Только поздно ночью, лишь только забрезжили предрассветные сумерки, Эхо решился выбежать из замка и направиться в Ужасковый переулок, чтобы помочь Ицануэлле в приготовлении любовного напитка. Призрачная рука опять открыла ему дверь, и он спустился в открытый подвал. Ужаска сидела перед дистиллятором, опустив голову на стол, и храпела. Вокруг царил страшный хаос: повсюду валялись и стояли десятки стеклянных флаконов, пробирок, колб и мерных стаканов. Жидкости вытекли и перемешались между собой, бабочки купались в них или их пили. Хлорофилл в стеклянной бутыли перекипел и переливался через край. Дозатор хмеля грохотал и выплевывал хмелевые шишки. И среди всего это беспорядка в диком танце извивался вздрагивающий виттлинг.

Эхо прыгнул на стол и подбежал к Ицануэлле. Ужаска что-то говорила во сне.

– Нет… пожалуйста, не надо! Айспин… я не виновата… не надо на ужасковом гриле… нет…

Эхо лапкой слегка коснулся ее головы. Ужаска вскочила и замахала руками. Но, увидев Эхо, успокоилась.

– Батюшки мои… а-а-а… я, видно, уснула, сидя… перетрудилась… уф! – Она от души зевнула.

– Давай продолжим? – предложил Эхо.

– Продолжим? Что? – спросила Ицануэлла сонно.

– Ну готовить любовный напиток.

– Ах, вот оно что! Любовный напиток! Ха-ха-ха! – Ужаска усмехнулась. – Он уже готов!

– Ты закончила без меня?

– Разумеется. У нас же мало времени. Я проработала всю ночь. Четыре безуспешных попытки. Наконец, удача. Потом я свалилась. Вот он. – Ужаска указала на стоящую на столе невзрачную бутылочку со светло-зеленой прозрачной жидкостью.

Эхо с любопытством понюхал пробку.

– У него нет ни запаха, ни вкуса, – сказала ужаска. – Но он вырывает тебе сердце из груди и доводит до изнеможения. Достаточно одной капли, и ближайшие три ночи ты будешь мяукать на луну.

– И что мы теперь будем с ним делать?

– Ну мы… – Ужаска запнулась. – Я думаю, что ты дашь его Айспину. Весь флакон. Лучше всего подлить его в бокал с красным вином. Он ведь пьет красное вино?

– Конечно. – Эхо опять вспомнил их пирушку.

– Хорошо. Я придумала такое устройство, которое можно было бы привязать тебе к животу. Сейчас мы с тобой потренируемся, чтобы ты смог откупорить его. Вылей ему все в вино и не вздумай попробовать это сам!

– Я еще не свихнулся.

– Не зарекайся! Хотя напиток не имеет ни вкуса, ни запаха, но, когда из флакона вытаскивают пробку, он распространяет мощнейшую силу притяжения. Мне пришлось держаться изо всех сил, чтобы его не выпить, и стоило немалых усилий, чтобы его закупорить.

Ицануэлла встала и выпрямилась. Она отключила дозатор и сняла со спирального подогревателя кипящий хлорофилл.

– Чем я еще так же горжусь, так это тончайшими духами, которые я получила из царапковой мяты. – Она указала на стеклянную бутыль с мятой. Она выглядела совершенно засохшей с уныло висящими вялыми серыми листьями.

Ужаска достала из своей пелерины флакон.

– Духи из царапковой мяты. Это самое мощное из всего, что вообще существует. Они действуют на каждого, кто принял любовный напиток, как луна на морской прилив. Как магнит на железо. Как куст царапковой мяты на царапку. Только в сто раз сильнее.

Она поставила флакон рядом с любовным напитком.

– Они вместе, – крикнула она, – настоящая вечная любовь, навлеченная этим флаконом.

– И ты совершенно в этом уверена? – отважился спросить Эхо.

Ужаска бросила на Эхо сердитый взгляд.

– Ты сомневаешься? – сказала она холодно. – Тогда давай проведем эксперимент с ляйденским человечком. Я, правда, считаю это расточительством, но к чему рисковать! Мы не будем полагаться на случай.

Она взяла флакон с любовным напитком и подошла к контейнеру с ляйденским человечком, который безучастно сидел в своей питательной жидкости. Ицануэлла откупорила флакон. Выражение ее лица мгновенно изменилось. Она широко раскрыла глаза, и ее губы затряслись.