Как на испытанное средство, облегчающее познание себя, руководитель указывал на ведение дневника, записей изо дня в день, в которых бы, как в зеркале, отражалась вся жизнь пишущего; такого рода искренняя ежедневная запись дает возможность следить за успехами и неудачами на пути к свету. Развивая критическое отношение к самому себе, к собственным помыслам и поступкам, масоны-водители тем самым незаметным образом приучали своих младших братьев по Ордену критически относиться к окружающим их людям, к укладу общественной жизни.

За время своего масонства Л.А. Симанский оставил два дневника. Один дневник был веден со дня принятия (28 марта 1817 г.) в братство Вольных Каменщиков до 24 июня 1821 г.; дневник озаглавлен: «Журнал, в какие дни посещал и присутствовал на работах в ложах обоих союзов Великой Провинциальной и Астреи с начала принятия меня в братство с кратким извлечением из того, что при сих работах происходило». «С подлинного переписан и исправлен генваря 28, 1824 г., в Ропше и окончен апреля 1-го в СПБ.».

Журнал рисует нам масона Симанского в его отношениях к Ордену, к деятельности лож, поскольку он ревностно и усердно посещал братские собрания, принимал участие в насаждении идей масонства, выполняя различные масонские должности, а также какие происшествия в лоне Ордена, какие речи и поучения западали ему в душу. Журнал важен для истории русского масонства александровского времени тем, что на протяжении почти пяти лет знакомит с работами трех наиболее деятельных и многолюдных лож Провинциального союза, руководителями коих были выдающиеся масоны. Свидетельство Симанского особенно ценно и потому еще, что он не был фанатиком масонства, которого можно было бы заподозрить в нарочито, с предвзятой целью составленном дневнике, и всем записям журнала можно вполне верить. Как видно из приписки к заглавию, журнал есть чистовая копия с черновика, позднее исправленного и переписанного уже полтора года спустя после запрещения масонских лож в России. В черновых бумагах, на отдельных листочках попадаются заметки Симанского о том, что надо проверить и какие неточности в дневнике исправить, из чего видна щепетильная добросовестность и желание оставить правдивую летопись о пяти годах своего масонства.

Ценным дополнением к этому журналу-дневнику служит другой дневник, сохранившийся в отрывке от 6 ноября 1820 г. до 13 декабря 1823 г. и озаглавленный: «Испытание худых и добрых дел, ежедневно творимых». Он не столь разборчиво написан, — это черновик.

С изумительной откровенностью описывает Симанский малейшие движения ума и сердца, бесстрастно расчленяя все свои поступки и помыслы в непрестанном стремлении доискаться истинной причины действий своих, сорвать пред самим собой ту завесу, которая скрывает от взоров толпы и даже ближайших родных и друзей святая святых души каждого человека.

Такого рода «испытания совести», «дневники-исповеди» были обязательны для масонов, и они через отдельный промежуток времени должны были отдаваться на прочтение руководителям, которые уже в свой черед представляли эти исповеди великим управляющим мастерам для вечного хранения в архивах Ордена. От руководителей[367]порученные им братья не должны были иметь никаких тайн, и часто в речах старейшие братья внушали это юным, обычно повторяя речь о «скромности», напечатанную в 1784 году в масонском журнале «Магазин свободно-каменщический»[368], и каждому масону не раз приходилось внимать возгласу: «О, любезные братья! не стыдитесь сообщать свои мысли, дурные ли, хорошие ли! О, братья, не стыдитесь советоваться с мастерами!»

Однако, избранный Симанскому в руководители молодой Долгополов не мог являться тем перевоспитателем, которого влияние не замедлило бы отразиться на вновь посвященном. На это есть указания отчасти и в дневнике. Так, хотя Симанский и был удостоен повышения в следующие две степени в очень непродолжительный промежуток времени после первоначального посвящения, однако, по собственным словам его, значение их было ему неясно, т. е., другими словами, он сам был недоволен своим руководителем. 2 мая 1817 года он был повышен во 2-ю товарищескую степень, а 4 июня — уже в 3-ю мастерскую. О принятии в степень товарища запись журнала гласит: «О сем приеме ничего не могу сказать, ибо он последовал через 5 недель после моего принятия в Орден, и я в продолжение сего краткого времени находился при работах в ложах всего 6 раз, не только, чтобы успеть в чем, но даже и самые понятия мои насчет всего мной видимого были столь сбивчивы и во всех слышанных мной речах не постигал еще я никакой связи; самые даже слова науки масонской были для меня непонятны и темны, а потому и сведения мои о всем при принятии моем не далее распространялись». 4 июля запись дневника почти что повторяет те же мысли: «О сей 3-й степени и о влиянии, какое она во время принятия моего в оную на меня произвела — не могу я ничего сказать, ибо, находясь при работах всего 13 раз, а также не получая достаточного объяснения и на предыдущую 2-ю степень, понятия мои на видимые и слышимые мной предметы столь были смешаны, что я не мог ни одной из первых степеней дать порядочное определение и, сознаваясь внутренне об оном, принял сию 3-ю степень без размышления, но со смирением и, возвратясь домой, размышлял об оной».

Следующую, 4-ю, степень шотландского ученика подмастерья, составлявшую первую степень шотландского масонства, уже не имела право давать ложа Трех Светил, и посвящение было совершено в шотландской ложе Сфинкса, 29 ноября 1819 года. «Принят и повышен в 4-ю степень. Принятие сие несколько более сделало на меня впечатления, нежели три предшествовавшие оному; в сие время я был и находился на руководстве у опытных старших братьев, беседы коих со мною несколько более ввели меня в смысл учения орденского, а также и приуготовили меня взирать на все предметы гораздо с большим вниманием и ответственностью за все то, что ниспошлется мне к открытию и познанию в учении Ордена».

Опытные старшие братья, о которых упоминает Симанский, были масоны-фанатики Гавриил Петрович Апухтин и Александр Егорович Кишенский.

Апухтину Симанский был поручен 26 сентября 1817 года, а 29 сентября впервые посетил на дому своего нового руководителя. «День, весьма достопамятный для меня, — записывает Симанский, — ибо Бог благоволил явить мне чрез него свои щедроты и милость пролитием в меня нового света, который до сего дня был от меня весьма далек и даже, о ужас, я начинал моими помышлениями и чувствованиями погашать ту искру живого огня, который с помощью Спасителя моего Иисуса Христа я надеюсь воспалить в себе, пребывая твердым в вере, живя с надеждою до гроба и пламенея любовию к Творцу, создавшему меня».