При этом наиболее часто фигурировали донесения «от серьезного источника» организации «Гаврилова», «от весьма серьезного источника» его же организации, «серьезного источника» «Африканской» организации, «весьма серьезного турецкого источника» организации № 6, «польского источника», «от серьезного источника организации «Линде» и т. п. Иными словами, непредвзятая оценка ГУГШ ГШ значительно отличалась от выводов комиссии В. Кривенко.

Как бы там ни было, этот инцидент привел к тому, что в Русском отделении Межсоюзнического бюро 1 августа 1917 года появилось досье на самого полковника В. Кривенко. Конечно, это отнюдь не добавляло сердечности в отношениях членов русской военной миссии вообще, способствовало развитию интриганства, а после Октября 1917 года и подавно.

Почему был такой пристрастный его подход к оценке информации П. Игнатьева? Мы уже говорили в начале главы, что это было связано с поражениями Русской армии летом 1917 года. Как водится в таких случаях, в этом повинны в первую очередь разведчики, а не военачальники и политики. Поражение требовало найти виновных. Если их нет, виновных надо назначить. Павел Игнатьев не мог не стать одним из них: еще бы, он был направлен в Париж лично императором Николаем II. Сам премьер А. Керенский в ту пору подумывал об организации судебного процесса по делу свергнутого монарха, на котором он выступил бы не в своей роли присяжного поверенного, а в качестве государственного обвинителя.

У всех лиц, в той или иной степени причастных к разведке, вдруг открылись глаза на ее важность и необходимость. Те, кто еще в мае 1917 года утверждал, что служба П. Игнатьева удовлетворяет предъявляемым к ней требованиям, после работы комиссии В. Кривенко изменили свое мнение на противоположное. Стали раздаваться голоса о том, что русскую военную разведку в Европе следует либо совсем прикрыть, либо коренным образом

реорганизовать ее работу. Вновь стал вопрос о необходимости объединения всей зарубежной агентурной сети в одних руках, не допуская ее распыленности. Только теперь проверяющим стало ясно, насколько нелепо положение, когда штаб Западного фронта занимается организацией разведки в Америке, штаб 11-й армии — в Канаде, а в нейтральных странах ее ведут штабы военных округов и армий. Тот же Одесский военный округ вел агентурную работу в отношении Австро-Венгрии, Болгарии и Турции из… Парижа и Афин, а 11-я армия также имела свою агентуру в Париже, которая П. Игнатьеву не подчинялась.

Не будем забывать и о том, что в 1916 году Великобританию, Францию и нейтральные страны дважды (в апреле — июне и в августе-сентябре) посетила делегация Государственной думы и Государственного совета, в состав которой входил лидер фракции кадетов Павел Милюков, ставший министром иностранных дел в первом составе Временного правительства. Официальной целью поездки считалось чтение им публичных лекций, поскольку П. Милюков в прошлом был профессором истории в Московском университете. На деле же он и возглавляемая им делегация пыталась собрать информацию, подтверждающую слухи о причастности некоторых членов царского правительства, в частности, бывшего министра иностранных дел Б. Штюрмера к ведению сепаратных переговоров с немцами.

Используя свои связи в кругах русской политической эмиграции в Швейцарии, П. Милюков навел в Берне и Лозанне кое-какие справки о русских германофильских салонах в этой альпийской республике, с которыми, как он считал, был связан Б. Штюрмер. Именно здесь он вышел на фамилии двух агентов П. Игнатьева, которые по заданию императора Николая II выясняли источники слухов о том, что он якобы ведет сепаратные переговоры с врагом. Это были два бывших полицейских чиновника, уже известные читателю, — Л. Ратаев и В. Лебедев. Русские политические эмигранты всех мастей лютой ненавистью ненавидели царскую охранку и поэтому изобразили их как основное связующее звено между ищущим сепаратного мира «русского немца» Б. Штюрмера и склонными к такому миру влиятельными лицами в самой Германии.

Возвратившись из заграничного турне по Европе, П. Милюков произнес 1 ноября 1916 года в Государственной думе знаменитую речь, известную под названием «Глупость или измена». Своим острием она была направлена против жены царя Александры Федоровны. Не называя ее по имени, Павел Николаевич объявил царицу в целом ряде бесчестных поступков, которые приводили слушателей, а затем и читателей речи к альтернативе — глупость или измена. Разумеется, Милюков не хотел никакой революции, а возглавлявшаяся им партия кадетов желала лишь запугать придворную камарилью и заставить ее поделиться властью с Государственной думой. Все было напрасно. Николай II ни на какие уступки «общественности» не шел. Между тем, по словам очевидца этих событий, члена Государственной думы Б.А. Энгельгардта, «…речь кадетского лидера не только подорвала доверие к верховной власти, но прямо-таки создавала революционные настроения, вселяя подозрения в предательстве со стороны жены государя»[126]. В данном случае предательство, конечно, было, но… со стороны лидера кадетов.

В своей речи он указал на якобы причастность В. Лебедева и Л. Ратаева к сепаратным переговорам с противником. О ней мы уже упоминали. Он, в частности, заявил: «Почему этот чиновник Департамента полиции постоянно посещает салоны русских дам (в Швейцарии), известных своим германофильством?» Одним словом, «Доколе, о Каталина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением»! (Qausque tandem abutere Catilina patientice nostri).

Разумеется, министр внутренних дел, которому подчинялся Департамент полиции, не мог дать публичного ответа на эти голословные обвинения, не раскрыв одновременно, чем на самом деле занимаются эта агенты П. Игнатьева. Да и знал ли он об этом? Когда сведения о скандальном выступлении П. Милюкова наконец докаталась в начале 1917 года до Парижа, В. Лебедев направил официальный рапорт на имя своего начальника Павла Игнатьева. В нем он писал, что член Государственной думы П. Милюков «публично меня оклеветал, опозорил носимое мною звание офицера русской армии и нанес мне тягчайшее оскорбление, приравняв меня к лицам, тайно способствующим врагам нашей Родины в ведении предательских переговоров о сепаратном мире с Германией». В рапорте он просил П. Игнатьева «ходатайствовать о привлечении к ответственности в установленном порядке члена Государственной думы П. Милюкова».

Поскольку эта речь лидера кадетов напрямую задевала честь и достоинство самого П. Игнатьева, он дал законный ход рапорту своего подчиненного, направив его по команде на имя Главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Однако тот посчитал, что «в видах желательности сохранить в тайне личность капитана Лебедева и то поручение, которое он выполняет, необходимо разбор дела отложить до конца войны».

Наряду с этим, как Начальник Русского отделения Межсоюзнического бюро в Париже 28 декабря 1916 года Павел Алексеевич подал рапорт на имя генерал-квартирмейстера штаба армий Юго-Западного фронта генерала Н.Н. Духонина. Приведем его полностью.

«Член Государственной Думы П.Н. Милюков в заседании Государственной Думы 1 ноября 1916 года произнес речь, стенограмма коей первоначально сначала распространялась как в России, так и за границей в литографских списках. 2 января 1917 года (н. ст.) полный текст ее был напечатан во французской газете.