– Потому что мне так нравится, – высокомерно сказал герцог. – А также затем, чтоб наказать вас. Я заметил, мадам, что вы проявляете слишком живой интерес к этим господам. Сен-Поль[7]видел вас в их палатке. Вас – одну из моих подданных! Не скажете ли, что вы там делали?

У Катрин возникло жгучее желание бросить ему в лицо правду, потому что в этот момент она ненавидела герцога от всего сердца, но она услышала скрытую ревность в его словах и поняла, что, признавшись в любви к Арно, поставит его жизнь под угрозу. Придав своему лицу самое невинное выражение, она пожала плечами.

– Когда я была маленькой девочкой и жила в Париже, я знала мессира ди Монсальви. Мой отец, который был ювелиром, работал на его семью. Когда я увидела, как он упал, испугалась, что с ним что-то случилось, и пошла справиться о его здоровье. Вот и все. Должна ли я, чтобы вам понравиться, забыть своих друзей детства?

По взгляду Филиппа она поняла, что он колеблется. Верить или не верить? Инстинктивная подозрительность, унаследованная от отца, не позволяла ему безоговорочно довериться женщине, которая так прекрасна. Пристально глядя на нее, он спросил:

– А ты уверена, что тут нет какой-то любовной истории? Я бы этого не стерпел, понимаешь?

Резким жестом он обнял Катрин за талию и привлек ее к себе, но взгляд его не смягчился.

– Ты должна принадлежать мне, ты это знаешь, мне одному. Подумай, сколько мне пришлось сделать, чтобы возвысить тебя до себя. Ты замужем за одним из моих сановников, ты – при дворе, ты – придворная дама моей матери… Я не имею привычки так надрываться из-за женщин… Они того не стоят. Но ты не такая, как все. Было бы несправедливо оставить тебя гнить в низших классах с такой красотой, достойной трона. Я надеюсь, что ты это ценишь.

Катрин отклонилась назад в руках Филиппа, чтобы не встретиться с его ртом, вдруг показавшимся ей ужасным. Но она не решалась оттолкнуть герцога: его неподвижный взгляд вызывал у нее опасения – не за себя, конечно, а за Арно. А губы герцога все приближались и приближались к ее губам. Она закрыла глаза, чтобы не видеть его. Но он ее не поцеловал. Он шепнул ей на ухо:

– В соседнем маленьком кабинете ты найдешь все, что нужно. Иди переоденься и возвращайся… Я не хочу больше ждать.

Ее охватило смятение. Она была не готова к таким ничем не прикрашенным требованиям. Но ведь сейчас уже поздно, во дворце праздник… Да и Гарен ее уже ищет… Филипп не может ее задерживать… Не сегодня…

– Монсеньор, – начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, – подумайте, уже так поздно… Мой муж ждет меня…

– Гарен будет всю ночь работать с Николя Роленом. Он не станет беспокоиться о тебе. Но ты пришла, и я тебя оставлю здесь.

Он отпустил ее, проводил к дверце рядом с камином. Полумертвая от ужаса, Катрин отчаянно искала возможность сбежать.

– Мне сказали, что у вас сегодня нет времени…

– Для тебя у меня всегда есть время. Иди быстрее! Или я подумаю, что, направляясь сюда, ты думала вовсе не о моей чести… и что рыцарь дороже тебе, чем ты говоришь.

Катрин почувствовала, что дрожит. Она попала в ловушку. Момент, которого она так страшилась со времени своего замужества, настал, и при каких обстоятельствах! Ей, которой так хочется остаться одной, запершись у себя, чтобы немного успокоиться и поплакать вволю, вспоминая ужасную сцену в голубой палатке, – ей надо отдаться этому человеку, которого она не любит, которого она ненавидит! Это ее долг перед Арно. Надо оплатить его свободу самой высокой ценой. Теперь она понимала, почему Филипп решил освободить пленников утром: он хотел в оплату эту ночь.

Герцог закрыл за ней дверцу, и она оказалась в комнатке без окон, освещенной свечами в золотых канделябрах. На низком поставце были расставлены флаконы духов и коробочки с притираниями, украшенные золотом и разноцветными эмалями. В центре было квадратное зеркало, отражавшее нежный свет свечей, и маленькая, обитая пурпурным бархатом комната благодаря этому становилась похожей на драгоценный ларец. На табурете, обтянутом той же тканью, Катрин ожидало платье из лазурной кисеи, перед ним стояли маленькие голубые шелковые башмачки.

Катрин угрюмо осмотрела все это и вздохнула. Из комнаты не было другого выхода, кроме двери, через которую она вошла, но, если бы и был, это ничего не изменило бы. Зачем? Раз это ее судьба, зачем стараться избежать ее? Рано или поздно Филипп добьется своего. Усталым жестом она сняла с головы бархатную шапочку, бросила ее в угол. За ней последовала золотая сетка. Когда волосы упали ей на спину, она прикусила губу, чтобы не заплакать. Ведь так еще недавно Арно сделал то же самое – и с каким нежным нетерпением! Катрин изо всех сил постаралась изгнать из памяти такие свежие и такие драгоценные воспоминания и стала лихорадочно раздеваться. Платье упало к ее ногам, за ним – тонкая нижняя сорочка. Она нервно натянула на себя кисейное платье, сняла чулки и бархатные башмаки, обулась в голубые башмачки. Беглый взгляд в зеркало открыл ей, что ночной наряд окутывает ее густым туманом, который позволяет видеть контуры тела, но скрывает подробности. Потом, вызывающе откинув назад волосы, она проглотила слюну и решительно направилась к двери. Открыла.

Но когда она вошла в комнату Филиппа, та была пуста.

Первым побуждением Катрин, когда она увидела, что никого нет, было подбежать к входной двери. Но, попытавшись открыть эту дверь, она обнаружила, что дверь не поддается. Ее заперли на ключ. Покорившись судьбе, Катрин со вздохом вернулась обратно. Несмотря на жаркий огонь в камине, она дрожала в слишком легкой одежде. Но вскоре опять согрелась – тепло обволакивало ее, как бы поддерживая. Через пять минут ей стало настолько лучше, что она почувствовала в себе силы принять то, что ее ожидает. Филиппа сейчас нет, но он, безусловно, скоро явится.

Как будто подтверждая ее мысль, ключ повернулся в замке. Открываясь, дверь слегка скрипнула. Катрин сжала зубы, повернулась к ней и… очутилась лицом к лицу со служанкой в белом льняном переднике и чепчике, которая сделала ей реверанс.

– Я пришла постелить, – сказала служанка, указывая на кровать.

Катрин не проявила никакого интереса к ее словам, и девушка продолжила:

– Монсеньор просит мадам оказать ему любезность поужинать и ложиться, не дожидаясь его. Монсеньор, может быть, задержится и умоляет мадам простить его. Сейчас я принесу ужин.

Стоя на верхней ступеньке кровати, служанка приподняла уголок простыни, словно приглашая Катрин проскользнуть под нее. Катрин приняла безмолвное приглашение, сбросила башмачки и улеглась. Этот день наконец истощил ее силы, и, поскольку прием для городских старшин предоставлял ей отсрочку, можно воспользоваться ею, чтобы отдохнуть… На улице стало темно, поднялся ветер. Было слышно, как он гудит в камине, где огонь временами стал угасать.

Удобно расположившись на многочисленных шелковых подушках, Катрин почувствовала себя совсем хорошо. В самом деле, комната Филиппа дала ей возможность побыть одной – возможность такую желанную особенно потому, что это было абсолютно невозможно в тех двух комнатах, которые она делила с Эрменгардой и тремя другими дамами. Вспомнив свою подругу, Катрин улыбнулась. Бог знает что сейчас думает толстая графиня… Может быть, что Арно похитил Катрин и она сейчас мчится вместе с ним по дороге в Гиз… Этот образ, возникший в ее сознании, сразу же лишил ее мужества, которое она так старательно, по крупицам собирала в течение нескольких часов. Нет, нельзя думать об Арно, нужно сохранять хладнокровие. Потом – да, когда испытание, которое ее ждет, останется в прошлом. Тогда у нее будет время подумать, что делать.