На этот раз ей пришлось посмотреть на Арно. Ее глаза боязливо и неуверенно остановились на нем, но она почувствовала себя такой несчастной, что быстро перевела взгляд на Сентрайля. Тот с насмешливой улыбкой окинул ее взглядом знатока, отдающего должное красоте, но в нем, в этом взгляде, была и изрядная доля дерзости.

– Действительно давно, – сказал Арно, не глядя на Катрин.

Его лицо напоминало стену без окон и дверей. Никогда еще Катрин не чувствовала себя такой далекой от него. Он ничего не добавил. Это сделал Сентрайль, отблагодаривший «мадам Катрин» за обоих друзей. Она слышала свой голос, отвечавший ему любезностью, чувствовала, как губы механически складываются в улыбку…

Рыцари вышли. Катрин, разбитая, упала на подушки. Наконец завершилась эта ужасная сцена. Она была на пределе. Но, как выяснилось, комедия еще не совсем закончилась. Филипп вернулся к ней, наклонился и покрыл поцелуями ледяные руки.

– Вы счастливы? Вы этого хотели?

– Да, именно этого, монсеньор, – сказала она погасшим голосом. – Вы были очень… очень великодушны.

– Это вы были великодушны! Потому что вы мне простили, не правда ли, то, что я сомневался в вас? Вчера, когда вы пришли просить за них и особенно когда Люксембург сказал мне, что видел вас в их палатке, я ревновал как никогда!

– А теперь, – спросила Катрин с жалкой улыбкой, – вы убедились?

– Вполне, ангел мой…

Снова появился паж и сообщил Филиппу, что Совет сейчас соберется и что канцлер Ролен хочет поговорить с ним. Филипп сквозь зубы выругался.

– Мне надо отпустить вас, обожаемая Катрин… опять… потому что я знаю, сколько будет болтовни, если вы не вернетесь домой. Но в последний раз, клянусь честью, вы от меня уходите так. Сегодня вечером я найду вас, и… никто и ничто нам не помешает.

Легко коснувшись губами ее губ, он с сожалением удалился, предупредив, что сейчас пришлет служанок помочь ей одеться.

Катрин осталась одна. И это одиночество было одиночеством пленницы, за которой захлопнулись двери тюрьмы, звякнули запоры, прогремели цепи… Арно, должно быть, скачет по дороге в Гиз, свободный… А она останется…

Был уже почти полдень, когда Катрин вернулась в дом суконщика в паланкине, который Жак де Руссе доставил к лестнице дворца. Закрытый кожаным пологом, он скрывал молодую женщину от любопытных взглядов. Возвращаясь к себе домой, Катрин хотела лишь одного – чтобы Эрменгарда оказалась дома одна. Она опасалась холодных и таких недоброжелательных глаз молодой Вогринез. Ей очень хотелось остаться наедине со своей подругой, советы которой она очень ценила. В доме царила странная тишина. В вестибюле Катрин встретила служанку с блюдом дымящейся капусты. Девушка, сделав мимолетный реверанс, бросила на нее обеспокоенный взгляд, о причине которого Катрин не дала себе труда задуматься. Скорее всего служанка просто пуглива и впечатлительна… Пожав плечами, Катрин, двумя руками приподняв подол платья, быстро поднялась по темной крутой лестнице. На площадке второго этажа луч солнца, сквозивший через витраж узкого окна, освещал белые плиты пола широким, ярким, светлым пятном, которое как бы вносило частицу жизни в эту тишину. С первого этажа, где жила семья суконщика и где в этот момент обедали, глухо доносились голоса. На втором этаже все было тихо.

Решив, что никого из придворных дам там нет, Катрин открыла дверь и вошла. И в самом деле, кроме Гарена, в комнате никого не было. Он стоял у окна напротив двери, держа руки за спиной.

– Как, вы здесь? – спросила удивленная Катрин, направляясь к нему. Она улыбалась, но по мере того как она приближалась к нему, улыбка исчезала с ее лица. Никогда еще она не видела своего супруга в таком бешенстве. Лицо его было перекошено. Уголки губ подергивались от нервного тика. Впервые ей стало страшно. В лице Гарена было что-то дьявольское.

– Где вы были? – спросил он.

Слова со свистом вылетали сквозь стиснутые зубы. Спрятав руки в складках своего платья, Катрин сжала кулаки, стремясь побороть обуявший ее страх.

– Я думала, что вам это известно, – сказала она звонким голосом. – Я была у герцога.

– В самом деле? У герцога?

Катрин, думая, что твердость – лучший способ защиты от разгневанного и сильного мужчины, убежденная в правоте своих слов, нетерпеливо пожала плечами:

– Спросите у него! Посмотрите, что он вам ответит…

Она направилась к шкафу, где хранили головные уборы, чтобы убрать туда свою шляпу. Едва она повернулась к мужу спиной, как закричала от боли. Гарен схватил ее за волосы и резко потянул к себе. Катрин тяжело упала к ногам Гарена, инстинктивно закрыв лицо руками. Отпустив волосы, Гарен схватил ее руку и вывернул с такой силой, что Катрин снова закричала. Он наклонился над ней, лицо его было багровым от гнева. Катрин с ужасом увидела, что в другой руке он держит плетку для собак.

– У герцога? Ты идешь от герцога, потаскуха? Как будто весь двор не видел, как ты входила в палатку Монсальви! Как будто тебя не видели почти в его объятиях!.. Ты думаешь, мне неизвестно, что проклятый арманьяк не вернулся этой ночью в Гиз? В каком притоне валялась ты с ним? Ты, конечно, не скажешь, но я навсегда отобью у тебя привычку врать.

Он больше не владел собой. Прежде чем перепуганная Катрин смогла проронить хоть слово, плеть тяжело обрушилась на ее спину. Она закричала, рухнула на пол, закрыв лицо руками, и сжалась в комок, пытаясь защититься от ударов. Гарен бил, не разбирая: по спине, плечам, пояснице. Она не кричала, боясь рассердить его еще больше. Но именно это молчание довело его до неистовства. Наклонившись над распростертой женщиной, он схватил платье за ворот и резко рванул его. Платье и рубашка разорвались, обнажив спину и поясницу, и плеть засвистела вновь. На этот раз удары по нежной коже ранили тело. Катрин взвыла от боли. Удары сыпались градом, а гнев мужа не унимался. Женщина вертелась на полу, стремясь укрыться за мебелью, за кроватью или за сундуком. Но Гарен всякий раз оказывался перед ней и ногой вышвыривал ее на середину комнаты. Разорванное в клочья платье больше не защищало ее, она корчилась от боли, от жестокого, животного страдания. Как затравленный зверь, вне себя от боли, она искала спасения от града зверских ударов. Неужели он никогда не перестанет ее бить? Сквозь красный туман, стоявший перед глазами, она видела крупный черный силуэт и руку, которая снова и снова поднималась… Он тяжело дышал, как кузнец у наковальни. Он ее убивал! Катрин даже не чувствовала, как течет кровь. Она больше не кричала. Жизнь оставляла ее… Она слышала удары как сквозь вату…

Катрин сделала над собой последнее усилие, смутно видя приоткрытую дверь. Добраться до нее!.. Ускользнуть!.. Убежать от пытки!.. Но что-то вдруг заслонило спасительный выход. Что-то в красном двигалось к ней. С жалобным стоном Катрин упала к ногам вошедшей Эрменгарды…

У Эрменгарды вырвался крик ужаса, который услышала несчастная женщина, лежавшая почти без сознания. Она сообразила, что пришла помощь, и вцепилась в ноги подруги.