– В обители дожидается… любый!

– Я всегда знал, что ты меня когда-нибудь выручишь. Иди же, дай, обниму тебя, люба!

Закинув за спину лук, разбойная девица бросилась в объятия смазливого боярского сына:

– Я так ждала этого, Аксене.

– Я тоже… – Аксен сделал вдруг резкое движение рукой. Таисья обмякла, серые блестящие глаза ее на миг округлились, в уголке рта появилась темная ниточка крови.

– За что? – прошептала она, умирая.

– Ты слишком много знала, Таисья, слишком много. Увы! – наклонясь к трупу, Аксен выдернул нож. – К тому же – у тебя только один конь.

Вытерев мокрый от крови нож об одежду убитой, Аксен засунул клинок за пояс и, оглянувшись, быстро побежал к лесу.

– Да, «Боливар не вынесет двоих», – поднимаясь, процитировал Раничев. Хотел было окликнуть убийцу, да, наткнувшись взглядом на лук, передумал. Гоняйся тут за ним по всем лесу – не больно-то надо. Наложив на тетиву стрелу, Иван опустился на одно колено, прицелился…

Свист…

С коротким криком Аксен словно бы споткнулся и сходу повалился в сугроб.

– Прямо в яблочко, – усмехаясь, произнес подъехавший Хвостин. – Надеюсь, это тот случай, когда говорят – ab altero exspectes alteri quod feceris! Жди от другого то…

Конское ржанье,

Жужжание стрел,

Копий сверканье —

Желаний предел.

Мчатся стрелой —

С седел долой!

Время пришло —

Снова в седло!

Григол Орбелиани

К Ярали

…что ты сам ему сделал. Вернее – хотел сделать.

Да-да, именно так. Эти слова вспомнились вдруг Ивану уже под Анкарой—Ангорой, куда он добрался-таки и, кажется, вовремя.

Прихватив с поличным пытавшегося было бежать московита Игнашку, Иван с людьми Хвостина вскрыли наконец долго гнивший гнойник в Ферапонтовом монастыре. Убежал в леса Феофан – люди говорили, где-то в далеких чащобах вдруг объявился пустынник – истовый старец – скорее всего, то и был опальный архимандрит, скрывшийся в эрьзянских лесах от правосудия и княжьего гнева. Раничев еще попытался искать неуловимого «старца Филофея» – тут неожиданно подмогла вдовица Матрена, вспомнив, к чему сговаривала ее разбойная дева Таиська – отписать на имя старца имущество. Поразмыслив немного да порасспросив хорошенько монахов, Раничев понял – не было никакого старца, а был – боярский сын Аксен Собакин, воспользовавшийся и язычниками, и именем старца в своих гнусных корыстных целях.

Расстрига Гермоген – Афанасий – уговорился-таки с Матреной о свадьбе, по-людски порешили – по осени, как и принято везде было. Иван присутствовал на помолвке, как же без него-то? А потом, как затеплело, навалились хозяйственные заботы-дела: к севу готовиться, землицу заново измерять, восстанавливать да расширять торговый рядок у брода – хватало дел, да и помощников хватало – Хевроний-тиун, Захар Раскудряк, Лукьян, староста Никодим Рыба с сыном своим Михряем – все люди закаленные, не раз проверенные, свои. Да, Марфена-таки нашла себе суженого – Кузему-отрока – вытянулся парень к весне, силенок набрался, да попросился в дружину к Лукьяну. Вот, годок-другой – наберется ума – тут уж и оженить можно. Марфена про то загадывала, улыбалась весело, только лишь иногда, когда не было поблизости никого, нет-нет да и пробегала по ее лицу грустная серая тень. Эх, Иване Петрович, боярин, служкою бы к тебе пошла, рабыней… Ну, да кто знает, может, что случится еще. Стараниями Раничева окрестные землевладельцы оброчников его обижать опасались, знали – ежели что, ответ себя ждать не заставит – и конно, и оружно, и людно. К тому ж теперь и на самом-самом верху была у Раничева заступа – Федор Олегович стал-таки великим князем рязанским после ожидаемой смерти отца. Как цинично заметил по этому поводу Хвостин: potius sero quam nunquam – лучше поздно, чем никогда. Грустно было бросать наладившуюся жизнь, расставаться с друзьями, однако понимал Раничев, – надо, ведь где-то ждала его Евдокся, надеялась – на кого еще было? Иван уходил не по-английски, приватно – попрощался со всеми, закатив по такому случаю небольшой пир, сказал самым верным – Лукьяну, Хевронию, Никодиму, – что едет по княжьему поручению на юг, в Кафу. Те пожелали удачного пути – тут и попутный караван пристатился, до Кафы безо всяких проблем добрались, да и там повезло – уходила в Трапезунд вместительная ускиера старого знакомца Ивана дона Винченцо Сальери. Ну а от Трапезунда до Ангоры – всего ничего, Раничев купил коня, не пошел пехом, знал – не сегодня-завтра начнется великая битва.

И началась!

Ангора – хорошо укрепленный, с высокими стенами город – располагался посреди широкой долины, занятой войсками Тимура. Прикорнувший на ночь под кустом Раничев даже поначалу не мог понять, кто его разбудил, да так лихо – просто-напросто вытащил за ноги какой-то гулям в золоченых доспехах и зеленом плаще, опустошив раничевский кошель, деловито взмахнул саблей…

– Эй, парень, – уворачиваясь, закричал по-тюркски Иван. – Так-то ты, помесь индюка и барана, относишься к приближенным эмира?!

Индюк и баран вызвали большой интерес у стоявших рядом воинов, видимо, подчиненных того, что в плаще. По их мнению, ругать достославного сотника Беким-бека мог либо напрочь больной на голову человек, либо… либо облеченное достаточно большой властью лицо.

– А ну, немедленно верни мне коня и все деньги, гнусный ишак! – подбоченился Раничев. – Впрочем, нет, деньги раздай своим воинам – пусть после победы над турками выпьют за мое здоровье.

Последняя фраза явно понравилась воинам, что же касается их командира, то тот лихорадочно соображал, что же, ради всемилостивейшего Аллаха, делать? Какой-то напрочь непонятный тип костерит его на чем свет стоит в присутствии собственных подчиненных и… Может, и вправду, имеет право?

Иван повернул голову: вся равнина близ Ангоры – около полутора десятка верст – была покрыта воинами Тимура. Блестели доспехи, ржали лошади, реяли на ветру разноцветные бунчуки царевича Пир-Мухаммеда, посреди воинов угрюмыми серыми башнями возвышались боевые слоны, привезенные эмиром после индийского похода. Тихо было кругом, жарко – в светло-синем джинсовом небе слепило глаза яркое солнце.

И вдруг тишину разорвал грохот тамтамов и звон цимбал!

– Турки! – один из воинов в волнении показал рукой вперед, откуда быстро приближалась многочисленная конная рать. Под копытами тысяч коней задрожала земля.

– Поскачем же скорей, а то вряд ли успеем принять участие в битве! – вскочив в седло, Раничев обернулся. – Кто твой командир, сотник? Поспешим же под его стяг!

Иван посмеялся в душе над собственной безрассудной храбростью. Хотя нет… безрассудно было бы сейчас вести себя как-нибудь иначе – зарубили бы тут же.

– Едем! – сотник решительно взвился в седло. – Вот он, на белом коне, наш славный предводитель, темник Тайгай.