С огромным разочарованием он унесся прочь. Радовало только одно, что очень скоро дикие сыны Востока укажут воякам их место. Были бы вы нормальными, я бы вам по секрету сообщил дату войны, злорадно подумал Феликс, а так дудки! Утешив таким образом своё самолюбие и разделавшись с врагами, он успокоился и подумал, что впереди у него трудный день. Странное дело, за делами и заботами Гринёва никуда не делась, а сидела, как заноза, в подсознании и мучила, и мучила Феликса. Он запрещал себе думать о ней, но стоило расслабиться, как он обнаруживал, что беседует с ней, доказывая очевидность своей влюблённости и очевидность неразумности её поступков. А главное — зачем она пошла с Глебом Исаковым? Не в постель же? Чёрт побери! Никому не простил бы такого, а перед ней был бессилен, как дурак или как святой. Впрочем, выбирать не приходилось, ибо он был болен, и болезнь эта называлась этой самой дурацкой любовью.

Получается, он сам себе сделал прививку от всех других радостей жизни. Ничего не хотелось: ни выпивки, ни женщин, ни общения с друзьями в ресторане у Рашида Темиргалаева, не радовал сам факт командировки в Имарат Кавказ, хотя раньше он мотался сюда с большим удовольствием. Растерял вкус к жизни он. И всё она — Гринёва, при одном воспоминании о которой его горло стягивала горькая обида. «К чёрту, — обещал он сам себе, — больше думать не буду». Но затем вдруг обнаруживал, что ведёт с ней долгие, изматывающие душу беседы. Это походило на маленькое помешательство, от которого невозможно никуда деться. Разве что броситься с ближайшего моста. Однако речки все были мелкие и перекатные. Не утонешь, только шею сломаешь. А шею ломать Феликс себе не хотел.

Нужный человек словно только и ждал его:

— Слава Аллаху! — воскликнул он. — Я знал, что приедешь!

И они борзо, как олени, побежали в подвалы, будто понимая, что время мирной жизни стремительно истекает и надо успеть сделать ещё множество дел, до которых раньше руки не дошли. Перед смертью не надышишься, решил Феликс и три раза прочитал: «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое», хотя в Бога не верил. Водила его в детстве мать в храм Христа Спасителя, вот он и запомнил.

Они работали, как одержимые, и Феликс взял по полной — шестьсот литров, и пока трудился в поте лица своего, невольно прислушивался, ему почему-то казалось, что война начнётся раньше времени, именно сегодня, а не завтра. Естественно, местные бандиты, которых пока сдерживала власть, ринутся в такие подвалы, как этот. От этого и от других тоскливых предчувствий в голову лезли самые необузданные мысли, например о «валовом национальном счастье», хотя бы частички его, хотя бы капельки. Глупо, конечно, но лезли, и всё из-за Лоры Гринёвой. В основе предвыборной программы Михаила Спиридонова лежала идея этого самого «валового национального счастья». Иными словами, претендент поставил себе задачу создать такие условия, при которых народ вольно или невольно должен был стремиться к этому самому счастью. Может быть, всеобщее пьянство и есть это самое «валовое национальное счастье»? Кстати, идея Спиридонова оказалась не так уж нова. Стоило Феликсу покопаться в инете, как он обнаружил, что что-то подобное уже было апробировано в далёком горном Бутане, только там вместо водки пили пиво. Для русского уха «валовое национальное счастье» прозвучало смешно. Но потом привыкли, и на улице можно было слышать: «А вот наше валовое национальное счастье…» — ну и прочее, соответствующее моменту, что добавлялось в таких случаях, особенно в сочетании с квартплатой, пенсиями и ценами на «наркоз». Нельзя было сказать, что в такой формулировке идея прижилась, но над ней тихонько или прилюдно потешались. Счастья хотелось всем, но у каждого было своё представление об этом странном счастье. Впрочем, все единогласно сходились во мнении: чем больше денег, тем ближе долгожданное счастье. А так как Михаил Спиридонов не мог обуздать инфляцию, коррупцию и прочие асоциальные явления, то получилось, что идея «валового национального счастья» не выгорела, и Феликс тоже недоумевал, как можно было с такой платформой выиграть выборы. А дело обернулось вон как, наконец понял он, совсем даже меркантильно: пятью триллионами баксов. Такой огромной взятки в истории человечества ещё никому не давали. Несомненно, Россия в очередной раз оказалась впереди планеты всей. Всё, чем он когда-то восхищался, показалось ему пустым и ненадёжным. Замки из песка, подумал он. А вдруг американцы настолько хитры, что точно так же, как и в истории с Александром Лебедем, ведут Михаила Спиридонова втёмную. За такие-то деньги-то, конечно. Нащупали его нерв — неуёмное стремление к власти и к пустопорожним реформам ради реформ. Впервые Феликс подумал о Михаиле Спиридонове нелицеприятно. Говорят, что генерал Лебедь тоже борзо начал, а потом оказалось, что под тонким руководством моих любимых американцев. Чем он кончил, всем известно — нежданно-негаданно разбился на вертолёте.

Феликс нервно предложил, расплачиваясь:

— Выпьем на прощание.

Нужный человек покорно согласился:

— Выпьем.

Сбегал куда-то в глубь подвала и вернулся с таким коньяком, который Феликс за всю свою бурную молодость ни разу не пробовал — даже в занюханном Нью-Йорке.

— Исключительно для себя храню, — объяснил нужный человек. — Ну да теперь уже всё равно.

— Может, обойдётся?

— Сегодня у меня соседа-полицейского убили, — сказал нужный человек и косо посмотрел в тёмный угол.

— Вот как… — оценил его слова Феликс, он не сразу понял их значение.

До сих пор ему почему-то казалось, что все-все играют в страшно интересную игру под названием «Большая Кавказская война», и что это чисто виртуальная игра, и что она никогда не произойдёт на самом деле, даже после того как о ней громко заявил Соломка Александр Павлович. И вдруг она проявилась совсем в другом качестве и сделалась реальной и неотвратимой. От этих мыслей у Феликса по спине пробежал мороз. Зря я не остался дома, подумал он, зря. Может, плюнуть на всё и рвануть в Москву? Страшный соблазн охватил его: с одной стороны, к вечеру завтрашнего дня, если повезёт, он будет дома, а с другой — Гринёва всё ещё в объятиях Глеба Исакова. Нет, этого перенести он не мог. Конечно, убеждал он себя, она не легла с ним в постель. Конечно, она не настолько глупа. Конечно, всё это игра для того, чтобы запутать противника. Моя девочка всё сделает верно и надёжно. Она всех обхитрит, в том числе и меня, думал он с горечью, чтобы совершить правое дело. А вдруг я её идеализирую, вдруг она — просто шалава, которая спит со своим главным и со всеми подряд, в том числе и с Глебом Исаковым? А я на неё надеюсь, как на Бога? Нет, не может быть, страдал он в неведении. Она любит меня, иначе бы не прыгнула ко мне в постель. Как же, в следующее мгновение думал он, пошла перепихнулась с Глебом Исаковым, как и с любым другим. Неразрешимые противоречия разрывали его душу. То он её ненавидел, то боготворил и не мог прийти ни к какому мнению. От неизбывного горя очень хотелось укусить себя за палец.

В таком состоянии он не без душевных терзаний и расстался с нужным человеком. Алкоголь только усугубил его страдания.

— Утром всё вылью на землю, — бесцветным голосом сообщил нужный человек.