взглянула на Павловского, словно убеждаясь, понял ли он ее, отодвинула кресло и выбежала из комнаты.

— Шальная девчонка! — смущенно произнес Костик.

Но никто не улыбнулся, не поддержал его. Все молчали.

ССОРА ЗА СТОЛОМ

Костик внимательным взглядом окинул гостей и, подавив в себе чувство обиды, вышел на середину гостиной и заговорил нарочито веселым тоном:

— Друзья! По-моему, мы достаточно ожидали нашего общего друга Сашу Никитина. Он, по-видимому, занят более серьезными делами. Больше ждать не стоит — уже девять часов… Очень жалко, что Саша не сядет вместе с нами за стол, но мне кажется, что он не может на нас обижаться! Прошу вас, друзья, к столу! — Костик распахнул плотно закрытые двери. Яркий свет электрической люстры, отраженный стеклом бокалов и графинов, казался ослепительным. — Прошу! — повторил Павловский.

Гости, пораженные этим сверкающим великолепием, несмело рассаживались по сторонам длинного стола.

— Да это же прямо банкет во дворце калифа Гаруна аль Рашида, — пробасил Лев Гречинский.

Костик удовлетворенно улыбнулся и поднял руку. По этому сигналу Софья Сергеевна, в щелочку портьеры наблюдавшая за происходящим в столовой, торопливо побежала к доске с выключателями. Люстра под потолком вдруг погасла, и сейчас же среди букетов цветов, стоящих на столе, вспыхнули маленькие разноцветные лампочки.

— Друзья! — сказал Костик, поднимаясь с места.

Гости тоже встали, поднимая свои бокалы.

— Друзья! — повторил Костик. — Давайте выпьем за наше юное счастье! За ласковое солнце, за душистые цветы, за веселье, безоблачное веселье…

Аркадий Юков нахмурил брови и насторожился.

Павловский говорил непонятные для Юкова, странные, ненужные, по его мнению, слова о покое, о женщине, украшающей жизнь, о святой любви. В заключение Павловский встал в позу и, устремив взгляд в потолок, продекламировал:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв, —

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.[59]

— Я не согласен!

Юков поставил бокал на стол и, ответив на гневный взгляд Костика уверенным взглядом, продолжал:

— Нет, не согласен! Хорошие стихи, не спорю, но, будь моя воля, я запретил бы их печатать, чтобы они таких, как ты, не сбивали с дороги!

— О-о! — с иронией протянул Костик. — Послушаем, что нам скажет новый футурист… Или, впрочем, не футурист, а великий, хотя и неизвестный критик…

Аркадий выразительно взглянул на Костика.

— Мы рождены не для каких-то там звуков сладких и молитв, а для творческого труда. Трудиться, преобразовывать свою землю — вот для чего мы живем!

— Ну, хорошо, не будем спорить, Аркадий, — отступил Костик. — Смотри, девушки устали рюмки держать.

— Но я с тобой не согласен! Такой тост я поддержать не могу!

— Это дело принципа.

— Это дело совести — не только принципа. И не только моей совести — нашей совести, потому что я знаю: никто не согласен с тобой.

Аркадий, встречая одобрительные улыбки, посмотрел на друзей.

— Не будем спорить, Аркадий, — попросил Костик, — дай договорить мне.

— Хорошо! Я слушаю, — промолвил Аркадий и взял бокал. Рука его дрожала.

— Не волнуйтесь, Аркадий, — через стол шепнула ему Людмила. — Я с вами во всем согласна. Да и все согласны: Костик до начала, надо полагать, выпил лишнее…

— Зачем идеологические споры в самые золотые минуты нашей жизни? — улыбаясь, заговорил Павловский. — Я вовсе не предлагаю тост за сладость жизни, за любовь. Я хочу выпить за счастье. Счастье! Какое слово, сколько в нем смысла, сколько прелести. Счастье! Наши отцы и старшие братья завоевали нам счастье. Они совершили то, о чем человечество мечтало тысячи лет, и мы пользуемся плодами их побед по праву! Кто сможет отрицать наше право на счастье? Кто пожелает оспаривать мое желание провести свою юность безбедно, если мой отец был трижды ранен в боях с Деникиным и заслужил три ордена? Ну-ка, дайте-ка нам того, кто это скажет? Друзья! Короленко сказал: человек рожден для счастья, как птица для полета. Так выпьем же за наш полет к счастью, за тот сладкий миг, когда мы в глубокой выси схватим свое счастье в руки, прижмем к груди его без боязни, что кто-нибудь вырвет его из наших смелых рук! Выпьем же!

Юков поставил бокал на стол и сел.

— Ты не хочешь пить за счастье, Аркадий? — изменившись в лице, прошептал Павловский.

— Конечно! За счастье, вложенное мне в руки, доставшееся по наследству, пить не желаю! Да и никто не станет! Как вы думаете, ребята? — обратился Аркадий ко всем. — За какое счастье пить будете: за первое, даровое счастье, или за второе, о котором думаем мы?

— Я буду пить только за счастье, добытое мною, Аркадий! — ответила на его вопрос Людмила, садясь и ставя бокал на стол.

И все ребята и девушки сели и поставили бокалы и рюмки на стол. Только Павловский и Золотарев одиноко стояли над столом со стиснутыми в руках бокалами. Но вот и Золотарев, растерянно глядя то на Костика, то на Шурочку, поставил бокал и опустился на стул.

Тогда поднялся с места Аркадий Юков.

— Извини меня, Костик, но твои тосты для нас не годятся. Ну их к черту! Правда, ребята?

— Совершенно верно, Аркаша! — крикнул раскрасневшийся Ваня Лаврентьев.

— Вот видишь, Костик! Не думал я об этом, но, как видно, мне придется предлагать первый тост.

Аркадий улыбнулся, поднял бокал на уровень лица.

— Ну что ж, ребятки, давайте выпьем за наше хорошее будущее! Чтобы оно было и трудовое, и боевое… и чтобы вообще здорово было!

— Я не пью! — выкрикнул Павловский.

— Что-о? — словно не доверяя своему слуху, переспросил Аркадий.

— Я не пью потому, что ты невежлив и нетактичен, Юков, потому, что ты не понимаешь или не признаешь элементарных основ вежливого поведения в обществе! — срывающимся голосом закричал Павловский.,

— Невежливый, но зато честный человек, вот что я тебе скажу!

— Честный человек?! — Павловский иронически скривил лицо. — Это ты — честный человек? Ты, право, смешон, Аркадий! Вот как меняются люди, приняв «крещение» в Чесме. Давно ли ты перестал быть просто… просто никуда не годным человеком, медным ломаным грошом!

Юков побледнел и резким движением ослабил галстук.

— Учти, Костик, я не оскорблял тебя.

— А я оскорбляю! Я не могу не оскорблять нахала, влезшего в чужой дом, пьющего чужое вино и издевающегося над хозяином! Оскорбляю!

— Сам себя оскорбляешь, — сдерживая себя, заметил Аркадий и сжал кулаки.

Павловский топнул ногой и рванулся из-за стола…

РАЗРЫВ

«Пусть знает, что я о нем думаю! Пусть не воображает себя каким-то сверхчеловеком», — думала Женя, стоя на крыльце.

На улице